— Ой, да перестань, — протянула Бонни, помахав ладонью перед моим лицом, — у тебя аж глаза остекленели. О чем ты там думаешь? Хватит, хватит. Скоро наша очередь.

— А Щиц?

— А что Щиц? — с деланной веселостью хмыкнула Бонни, — Если откажется от такого шанса, то сам виноват. Ты предлагала. Возьмем Царапинку… или мартышку.

— Стоит только чуть-чуть опоздать, и тебя уже готовы променять на мартышку, — хмыкнули за нашими спинами, — Вот так всегда.

— Ты должен знать, — обернулась я, — что я никогда, никогда бы не выбрала вместо тебя какую-то мартышку.

— Лестно слышать, — расплылся в улыбке Щиц.

— Черепашка меньше ест и меньше воняет. Ты только что отобрал у Царапинки шанс, — я пожала плечами.

— Жестокие, жестокие женщины. А я ведь хотел принести новости с вольной волюшки одной девушке в слишком ладно скроенном платье, — Щиц глянул исподлобья, — но потом. А то скоро наша очередь… А я — Бонни абсолютно права — не готов упускать такого шанса.

Я обратила внимание за застрявшее в его волосах перышко — белое, пуховое, как из подушки, если бы подушки набивали бы перьями, испачканными в запекшейся крови. Его и так зачастую не слишком опрятная одежда выглядела даже слишком потрепанной. По предплечью змеилась свежая царапина. Глубокая — не с котенком заигрался. Он старался дышать ровно, но все равно получалось слишком быстро. Запыхался.

Но я ничего не сказала, промолчала и Бонни. Просто отметила про себя, что действительно — не готов. И я никогда не узнаю, на что он ради этого пошел и что преодолел. Разве что пойму, что это за место такое — с бесконечным закатом, кровавыми камнями и летним разнотравьем.

Кажется, на территории Академии достаточно таких мест. Многое понять придется.

Бонни пошла первой. Щиц сказал, что здесь ему можно немножко колдовать, и не факт, что после ритуала у него останутся силы. И мы решили, что пусть он лучше немножко поддержит свою иллюзию, чем совсем нет.

Тетка быстро прочитала что-то вроде молитвы, опрыскала водой Бонни и Каркару, походила кругами, но все это время косилась на нас с Щицем, так что не заметила, как «мигнула» в какой-то момент иллюзия, обнажая вороньи кости, скрепленные вместе зеленоватым свечением.

Получилось! Бонни связали с ее обожаемой дохлой вороной, и она была счастлива. Удаляясь по тропинке, вытоптанной не иначе как предыдущими участниками ритуала, она показала нам большой палец.

Щиц взял меня за руку и увлек меня в очерченный красной… глиной? Или песком… Круг в траве. Я представила себе карикатурную ведьму с забавных картинок, в остроконечной шляпе и с длинным бородавчатым носом, которая ходила по кругу, размахивая мешочком с дыркой, и размечала границы. Хотя, скорее всего, это была тайе Гарьянски, а она не такая уж карикатурная. Но такие фантазии успокаивали: никто не готовится к темному ритуалу с мешочком с красным песком наперевес. Или… готовится?

Трава за мной сразу распрямлялась, будто я туда и не ступала никогда.

Пальцы у Щица были сухие, мозолистые, жесткие. Я на него не смотрела, озиралась по сторонам: раньше меня брали за руку только во время танца, ну, или папа с тетенькой. И я почему-то смутилась, как дебютантка.

Признаюсь, нечасто меня даже в танце так уверенно вели.

— Ну давайте, тайе Гарьянски, удивите меня, — сказал Щиц насмешливо, и еще несколько минут эти двое сверлили друг друга презрительными взглядами.

Я кашлянула, прерывая их милую мысленную беседу.

— Простите! Мне сказали, что тут переписывают метку Академии на мою метку. Надо мной подшутили и отправили на чемпионат по гляделкам, и нужно было подойти к закату в какое-то другое место?

Теперь тайе Гарьянски посмотрела на меня и недоверчиво покачала головой.

— Я же предлагала тебе самых лучших животных, девочка.

Удав на ее шее угрожающе зашипел.

— Я выбрала, — твердо сказала я, шестым чувством понимая, что мне нельзя отвести взгляда.

Только сейчас я заметила, что глаза у этой ведьмы змеиные, без век. Но это меня не пугало. До того я хорошенько разглядела ее стоптанные туфли, ее латанное-перелатанное платье монашеского кроя, все в подозрительных беловатых пятнах, не удивлюсь, если от птичьего помета. Ее собранные в небрежный пучок седые волосы, которые, видимо, никогда в жизни не лежали даже в слабом подобии красивой прически. За ее шелушащимися красными руками, оплетенными венами, никто никогда не ухаживал.

Эта ведьма определенно жила на зарплату, причем зарплату нищенскую, и пугала меня по долгу службы. Без души, без огонька. Разве такое вообще может быть страшно? Скорее… жалко.

Я скривилась.

— Ты не сможешь его удержать, — раздраженно добавила тайне Гарьянски, — он уйдет от тебя, как только сможет. Возможно, убив. Или разбив сердце. Или… лучше бы ты выбрала черепашку.

Удав чуть подвинулся, открывая сидящую на ее плече грустную Царапинку. Мне стало ее жалко, правда, жалко… Но Щиц вцепился в мои пальцы мертвой хваткой, и его мне было жальче.

К тому же…

Я никогда не принимала решений из жалости. Это унизительно.

Выгода честнее.

— Я выбрала, — повторила я, ничем не выдавая мимолетных колебаний.

— Ты совершаешь ошибку, когда пытаешься освободить преступника. Он съел пряничный домик, — тоже мне, преступление, я едва сдержала неуместную сейчас улыбку, — и сотворил еще много зла. Ты выбрала черного колдуна, обманщика по сути своей: как думаешь, как долго он будет благодарно стирать твои платья?

Мне это надоело.

— Я выбрала. — Твердо сказала я.

Тайе Гарьянски вздохнула — долго, бесконечно устало.

— Здесь я бессильна, — сказала она куда-то в воздух.

Дальше была «молитва», и хождение по кругу, и вода… но все это было неважно. Как будто главный ритуал я прошла куда раньше.

Когда мы возвращались, сначала все было нормально, но стоило нам выйти из заката в прозрачный весенний вечер, и усталость навалилась на меня могильной плитой. Кое-как, с помощью вроде бы бодренького Щица я добралась до парковой скамейки: какая же я внимательная, в прошлый раз я и не заметила, как местная паркочащоба сменилась холмами без единого намека на деревья. А тут — раз, и все. Как щелкнуло, и один пейзаж сменился другим.

Наверное, так вышло из-за освещения.

— Ты мне что-то хотел с воли передать, — напомнила я, утомленно отдуваясь.

— Было такое, — уклончиво начал Щиц, — я скажу, но с одним условием: ты угадаешь все, что я недоговорю.

— А напрямик слабо? — возмутилась я.

Все эти загадки были мне не по нраву. Почему бы просто не выдать мне простую инструкцию, куда ходить, куда не ходить, что делать, что не делать? Я бы с удовольствием выполняла местные правила, если бы они были. Да и жульничать куда проще, если хотя бы знаешь, в какую игру с тобой играют. Все-таки нащупанный для Щица выход был счастливой случайностью, не более. Я просто угадала, что это сработает.