отправила каждого из нас в персональный кошмар. После того, как я привёл в чувство Петю, он и словом не обмолвился о том, что видел он. Но, я понял, что видела ты, когда кричала на нас…

— Заткнись, — всхлипнула она, — заткнись, жирдяй, ты ничего не понимаешь…

Зверев усмехнулся, глядя на окровавленные слабеющие руки, усеянные мозолями.

— Это оскорбление уже неактуально, — усмехнулся он старому прозвищу. — Я в самом деле могу понять твою боль…

— Ты, — она подняла заплаканное лицо и впилась ему в лицо злыми глазами, — да что ты вообще можешь знать? Я слышала истории о тебе, что ты из состоятельной семьи, что тебе жизнь ковром устлана, а сюда ты пошёл, чтобы не разочаровать своего богатенького папашу! Откуда тебе, который родился с золотой ложкой в заднице, можно понять историю бедной никому не нужной девушки? Да откуда ты можешь только знать боль, которую пережила я?!

Ярость и желчь обагрило её красивое лицо. Злой, она выглядела совсем не той красавицей, которой была при свете луны.

— Всю мою семью в одну ночь истребили демоны, — холодно проговорил Виктор, стараясь не выказывать эмоций. — Отца, мать, маленькую сестру… Когда я вернулся, то увидел кровавую баню из тел моих родных.

Девушка вдруг дрогнула всем телом, а красный цвет ушёл с её лица. Она притаила дыхание.

— Следователи только пожали плечами, — продолжал парень, сдерживая слёзы, — они сказали, что это прорыв… «Такое всегда бывает» — говорил мне один из них, пожёвывая бутерброд, прямо перед телами моих близких… Они ничего не нашли, — Виктор почувствовал, как по щекам горячим ручьём бегут слёзы, — а меня отправили к тёте. Старая женщина, которая должна была распоряжаться моим большим наследством до моего совершеннолетия. От неё веяло приторностью, она делала всё возможное, чтобы я переписал на неё долю… Сначала, она бегала и лебезила, а затем до полусмерти избивала, требуя денег. Я не мог никуда уйти, мне было только четырнадцать… Как только мне исполнилось шестнадцать, я сразу же пошёл сюда. А здесь, — дыхание совсем сбилось, — здесь меня тоже все презирают, считая белой вороной.

Он не спеша поднялся, утирая слёзы с лица. Взглянув на неё тяжёлым, мрачным, ледяным взглядом, он продолжил:

— Я несколько раз пытался покончить со всем этим делом. Но раз за разом всё не получалось. То петля порвется, то пистолет даст осечку, то просто духа не хватит. Я каждый раз вижу их всех: отца, мать, сестру. Все они снятся и говорят, что мне нужно идти к ним. Но мне ещё рано. Ради них же, ради их светлой памяти мне нельзя умирать. Нельзя быть слабым, пусть мне и очень этого хочется. Закрыться и никого не подпускать. Но, Крис, когда ты закрываешься от тех, кто может понять тебя, ты только дальше загоняешь себя в угол. И так ты умрёшь в одиночестве. Поверь, я знаю, какого это — быть брошенным.

Он ушёл, больше не сказав ни слова. А она, переждав еще несколько минут, нашла в себе силы, чтобы встать. Встать и идти дальше.

Глава VI. Джокер (I)

1

Свои первые пятьсот тысяч рублей Однорукий без всякого сомнения решил растратить в казино. Официально, обряд посвящения должен был состояться послезавтра, однако первая крупная выплата пополнила пустующий кошелёк банка уже этим вечером. После прошлых событий всей троице было позволено взять короткие недельные отпуска. Высшее руководство посчитало их действия героическими, ведь, как оказалось, эти три демона довольно давно досаждали Святой Инквизиции и ещё несколько месяцев назад унесли многих викариев и нескольких капелланов, а подвиг трёх крестоносцев устранил сразу три этих головных боли, вдобавок — без жертв.

Беловолосый до безумия радовался тому, что его, только-только оперившегося обалдуя возвысят до остиария!

Остиариями были те, кто ещё не успел сделать большой карьеры, но уже имел не номер, а церковное имя и возрастом был больше восемнадцати лет (в отличие от крестоносцев, которые представляли из себя группу полных новичков от шестнадцати до восемнадцати лет).

Так что, случай успеха этой небольшой, но отважной команды быстро разлетелся по корпусу. Поговаривали даже, что теперь именно их троих (как полноценную команду) будут отправлять на задания.

«Интересно, почему Скряга ходит такой мрачный? — думал беловолосый, когда вспоминал кислое лицо старика. — Хотя, он всегда такой».

Баланс на его счету кружил голову. Однорукий не представлял, что делать с этими деньгами: родителей он своих ненавидел, а больше родственников у Петра и не было.

«Быть может, купить дом? — спрашивал он сам себя, проезжая на такси премиум-класса по ночному городу. — Хотя, к чему он мне? Все равно ведь я вечно буду в корпусе или на временной точке. Может, вложиться в акции, открыть свой бизнес? Ну и что мне с этого бизнеса, когда я не смогу им распоряжаться?»

Все взрослые, расчётливые решения он отмёл фактом специфики своей профессии и пришёл к выводу, что непродолжительный, но «улётный отрыв» — это самое логичное, что он может сделать. А то, что Витя отказался учувствовать в его затее, его практически не волновало. Ну и пусть сосётся там со своей новой бабой, думалось беловолосому, пусть они там льют друг другу сопли. Настоящий мужчина — это бродяга, в сердце которого нет места никакой «истинной» любви.

«Только пабы, бордели, эскорт и, конечно, мокрые фанатки, — тешил своё самолюбие Однорукий. — Последних у меня, пока нет, но обязательно появятся!»