– Вполне достаточно будет вашего халата, – довольно проскрипела Василиса и вытолкнула подругу вперед.

Через десять минут Люся уже сидела на полу рядом со Львовым, обряженная в длинный махровый халат. Тут же расположилась и Василиса.

– Эти псы меня всегда под кирпич подставляют, – ворчал Остап Исаевич. – Но… что ни делается… А вы, видимо, не плохие люди. Марс и Аргус за версту зло в человеке чуют.

Василиса встрепенулась:

– Ну что мы все о собаках да о собаках. Давайте лучше о вас. Мы слышали, вы большой художник. Даже ходили на ваши выставки…

– Ну хорош врать, а? – сморщился великий творец. – Какие, к черту, выставки? Я в жизни ни одной картины не намалевал. Как-то сидел вот так же, ждал свою благоверную. Она заявилась пьянющая – ни петь, ни рисовать! Ну я… Осерчал, накричал на нее, а она только хи-хи да ха-ха! Здесь, на диване, рухнула, даже до своей комнаты не смогла дотелепаться и уснула. Ну я, понятно, злой до самой печени! Схватил ее платок, он у нее красный был, шелковый, ну и углем ее намалевал. Да еще старался, чтобы пострашнее получилось. Чтобы она проснулась наутро и со стыда таксой юлила. Ни фига! Она еще спала, а ко мне братец мой, Андрище, заявился. Платок увидел и затрясся. «Ну ты, Ося, даешь! – говорит. – Такой талант скрывал! Да тут же у тебе же вылитый Санюра, босс наш! Я у тебя это покупаю! Он у меня за такой свой портрет морским коньком скакать будет!» Не знаю уж, кем там скакал тот Санюра, но на следующий день ко мне четыре заказа поступило, и все – от братков. Я было испугался, но деваться некуда, мазал углем, а они только губами трясли – ах, необычная техника… ах, свое видение… неординарное решение… Где только слов таких нахватались? А через полгода я и сам любому, кто что-нибудь другое захотел сказать, мог рот заткнуть – мол, чихать мне, что ни фига не похоже, а я так вижу! У меня, мол, свое видение! А вы же, пресса, меня в ранг известных художников и возвели. А выставок у меня сроду не водилось. И вообще, я скульптуры больше уважаю.

– Ну вот, пресса вам всю жизнь переменила, а вы с ней даже общаться не желали, – надула губка Василиса.

– Не до прессы мне сейчас, жену у меня убили. А вы в душу, в сапогах…

– Дались вам эти сапоги! Мы, между прочим, в туфлях! – вздернулась Люся и тут же спрятала под халат потрепанную обувь. – Мы, к слову сказать, и пришли поговорить с вами о жене. Ну, сами понимаете, чтобы о ней что-то светлое написать. А то по телевизору передают – жена, мол, известного художника, а у нее же и собственное имя было, своя жизнь.

Остап Исаевич на минуту задумался, как бы решая, стоит или нет рассказывать неожиданно появившимся дамам о супруге, и отважился. И вот что рассказал.

Познакомились они давно, жили в одном дворе. Поженились. Остап работал на птицефабрике, мастером. «Курощупом», как ласково называла его Арина. Может, вся его жизнь так бы и протекала бы среди несушек, если бы братец Андрей не ударился в криминал. Сильно в его дела Остап не вмешивался, как-никак тот сам не дите, но стал замечать, что деньги у родственничка зашевелились. Однажды Андрей ввалился к брату поздно вечером и просидел до утра, расписывая, какой Остап дурак и как здорово он мог бы жить. Короче, надо было провернуть какую-то бумажную волокиту ни фабрике, дабы отмыть деньги братков. Остап долго капризничал, пока к братьям не вышла Арина и не ударила кулаком по столу. Сделка состоялась. Пришли деньги. Ну а потом уже Остап не стал кривляться, брался за сомнительные операции с охотой и быстренько сделался богатеньким буратиной. Расцвела и Арина, хотя стала своевольной и капризной. Она вертела Остапом, как хотела. Позже Львов переделался в художника и отошел от сомнительного бизнеса. Жить бы да радоваться, но вот случилось такое горе. А без Арины ему вообще ничего, к черту, не надо! И ведь даже неизвестно, за что ее…

– Простите, а когда у вашей жены день рождения? – спросила вдруг Люся.

– День рождения? Двадцать третьего февраля он у нее. И тут Аринкин характерец проявился. Не могла она перенести, чтобы я в этот день один праздновал, даже в истинно мужской праздник умудрилась вклиниться.

Подруги переглянулись.

– А можно не совсем тактичный вопрос? – тут же встряла Василиса.

– Нельзя!

– Спасибо, – благодарно кивнула та. – Ваша жена жила с вами?

– А вы живете со своим мужем или где-то на стороне? – фыркнул Остап Исаевич.

– Я-то как раз на стороне…

– А моя жена была порядочной женщиной и по мужикам не таскалась! – сверкнул глазами Львов, и Люся всерьез испугалась, как бы присмиревшие псы не вздумали выразить хозяину солидарность. – Она жила здесь. И, несмотря на то, что у нас имелись деньги, ни у нее, ни у меня никогда не было квартиры на стороне! Знаете, сейчас каждый имущий считает своим долгом завести еще пару-тройку хат, для, так сказать, тайных утех. У нас такого не было!

Василиса обиженно изогнула спину и забросила выбившуюся прядь волос за ухо.

– Что же вы так нервничаете? Мы обязаны были задать этот вопрос! И именно потому, что сейчас все такие хаты, как вы говорите, заводят. А теперь мы напишем, что ваша супруга как раз-таки была редким исключением.

– Вот я знаю, она крепко дружила с Аллой Титовной Едякиной… – начала Люся.

– Слушайте, вы такие же, как все! – вскочил Львов. – Чего не знаете – придумываете! Зачем вы приплетаете сюда какую-то Едякину? У Арины никогда не было такой знакомой! Сейчас вы напишете черте что, а потом окажется, что Едякина – преступница со стажем, и моя жена будет опорочена!

Люсе опять захотелось домой. Что он так кричит, этот недоделанный художник?

– Вполне вероятно, что мы ошибаемся, – принялась сглаживать ситуацию Василиса. – Только вы не беспокойтесь, мы не напечатаем материал, не показав его вам. А кто же из подруг был у вашей жены?

– Да никого не было! На фига ей подруги? От них одна морока! – вскинулся Львов, и было заметно, что он даже огорчен, что гости оказались хорошими людьми и его собачки не могут кинуться на журналисток, как на дерзких хулиганов.

Больше нервировать хозяина дома подруги не осмелились. Нет, они, конечно, могли бы задать ему еще пару вопросиков, но было похоже на то, что их присутствие достало даже собак. Пришлось откланяться и посеменить к выходу.

– Халат! – напомнил Львов.

– Ах да! Отвернитесь, – скомандовала Люся.

– Ох, я вас умоляю! – невежливо хрюкнул художник.

Подруги не стали скандалить. Выбравшись из лабиринта комнат, они с облегчением вздохнули. Конечно, беседа получилась хоть и утомительной, но весьма продуктивной.

На дороге их терпеливо ожидал водитель.

– Ну как, пообщались? – улыбнулся он, засовывая сигарету в зубы.

– Ага, давайте домой.

Дома Василиса никак не могла уложить все мысли у себя в голове.

– Люся, и что же у нас получается? Погибает Едякина, мы находим через соседей Калерию Степановну, единственную женщину, кто может хоть что-то о ней сказать. Та тоже ничего не знает…