Благодаря хозяину дома ужин был спасен.

Виктория недоумевала, как это она раньше не заметила, что ее клиент очень интересный человек.

Это же просто чудо какое-то! Уметь дарить другим свои впечатления во всей их полноте!

Виктория улыбалась теперь совершенно искренне. Если несколько минут назад она ждала окончания ужина как божественного благословения и мечтала очутиться дома, то сейчас многое изменилось. Ничего вроде бы не произошло, но дом Джона Катлера и сам его хозяин теперь были гораздо ближе Виктории, чем полчаса назад.

И всего-то – один недолгий рассказ…

Лица у всех сидящих за столом посветлели. Кэссиди положила ладонь на руку Катлера. Ненавязчиво, нет, но этот ее жест продемонстрировал всем, как она гордится своим мужчиной. Она им довольна.

А она его любит?

Наверное.

Мэлори помог Виктории встать… И, встав, она поняла, что все напрасно: напрасно не спала столько часов подряд, напрасно выпила десятки чашек кофе, напрасно согласилась остаться на этот ужин.

Точнее, все это она поняла потом, позже. Потому что именно сейчас мир сделал какое-то неуловимое движение, прямо-таки обманный маневр, и ловко увернулся из-под ног. Перед глазами все заволокло сероватой неприятной дымкой.

Виктории посчастливилось не упасть, вернее, посчастливилось, что рядом стоял Джон Катлер, у которого оказалась отличная реакция. Флегматик Мэлори, наверное, ничего и сообразить-то не успел.

Виктория сделала вывод, что сознание все-таки ее не покинуло, потому что она явственно ощущала жесткие сильные руки Катлера, который поддерживал ее, боль в голове от качки, когда он быстрыми шагами нес ее на диван в гостиную, непритворное аханье Кэссиди и суету двух служанок рядом. Однако как-то повлиять на ход событий – словом ли, жестом – она не могла. Хотя пыталась: голова наполнилась шумом и болью до краев, как ваза – мутной водой, и от каждого резкого звука эта боль колыхалась и плескалась. А сколько резких звуков могут издавать пятеро взволнованных людей, столпившихся возле одного дивана…

Господи, да что же это с ней?! Беременна, что ли?

Джон Катлер, как и большинство мужчин, терялся перед таким сложным, труднообъяснимым и редким явлением, как женские обмороки. Пока он нес Викторию на руках в гостиную, а это заняло, пожалуй, целых четыре секунды, он лихорадочно пытался сообразить, что же делать дальше, как ей помочь и вообще – не умрет ли эта странная женщина прямо здесь, в его доме…

В общем, полный абсурд, на который способно только сознание шокированного человека.

Мэлори вызвал врача, Кэссиди проявила максимум человеколюбия и руководила решением вопроса о том, чем же еще помочь «бедняжке мисс Маклин».

А может быть, ей просто не хочется находиться здесь?

Джон сидел рядом с Викторией на краешке дивана и совсем не знал, что делать. Мысли в голове скакали, обгоняя друг друга, и среди них не было ни одной конструктивной.

Он давно не носил женщин на руках. А сегодня пришлось, и – вот удивительно! – Джон не запомнил ощущения ее тела на руках; только то, что она показалась ему невозможно легкой ношей.

Странно. Дико. Ненормально. Она такая… сильная. Гордая. Со своими причудами: отказаться от машины до дома, сверлить меня взглядом. А теперь вот – лежит здесь бледная, будто лицо вырезали из бумаги. Какая тонкая рука. Красивая…

Виктория открыла глаза. Дрогнули ресницы. Из-под полуопущенных век на Джона смотрели бархатно-васильковые глаза. Ему даже показалось – чуть насмешливые.

– Ну как вы? – Он порывисто сжал руку Виктории, потом осознал, в каком положении застыли его пальцы, смутился и потихоньку убрал руку.

– Почти в полном порядке. – Голос Виктории звучал, как всегда, но бледность с лица не исчезла. – Сейчас я встану.

– Не вздумайте! – резко оборвал Катлер.

Виктория вздрогнула.

Ой-ой-ой… Голова…

Ему стало стыдно.

Виктория ощущала себя ужасно. Едва ли не большие страдания, чем головная боль и безумная слабость, ей доставляло осознание того, что она сейчас выглядит беззащитной и слабой в глазах этого мужчины…

Вот только встану. Я верну все свои позиции. Как только встану.

Нет, ну правда, как же это смешно, наверное, в его глазах выглядит теперь: и недоразумение при знакомстве, и мой отказ от машины, и мое молчание за ужином!

Мамочка, ну помоги мне выйти из этой ситуации красиво!

Консилиум, собравшийся на кухне, очевидно, не нашел ничего лучше пакета со льдом, который принесла служанка-мышка. Подошли Мэлори и Кэссиди.

– Спасибо, Дейзи. – Джон собственноручно попытался пристроить пакет на лбу Виктории.

Кэссиди встала рядом и положила руку на плечо жениху.

– Вам лучше, Виктория?

– Да, спасибо. – Придерживая лед рукой, Виктория предприняла героическую попытку сесть. – Ваш шофер отвезет меня домой?

– Отвезет. После того как вас осмотрит врач.

– Что-о? – Виктории сразу удалось встать. Врачей она ненавидела с самого детства.

– Я позвонил доктору Моули, он живет здесь неподалеку, – вмешался Мэлори.

– Не нужно мне врача, я здорова! – Виктория поняла, что лучше все-таки сесть. Голова кружилась отчаянно.

– Конечно, – легко согласился Катлер.

– Но нам всем будет спокойнее, если доктор все же осмотрит вас, Виктория, – подытожила Кэссиди.

Ну вот. Как это у меня получилось в такой короткий срок оказаться в центре внимания всех в доме?

Не протестовать. Только дети капризничают.

Виктория легла и устало прикрыла глаза.

Побыстрее бы это все закончилось! Домой. Домой, я хочу домой, где меня никто не будет видеть…

Доктор Моули оказался кругленьким старичком с очень редкими усами и бородкой. Естественно, ничего нового он не сказал Виктории ни про ее режим сна, ни про мигрени. Зато сделал выговор Катлеру, который оказался крайним во всей этой истории «со своей вечной спешкой».

Катлер пообещал доктору, что лично проследит за тем, чтобы «мисс Маклин отдохнула». Виктории после этого пришлось долго сражаться за право поехать-таки домой и выспаться на своей тахте. Победу ей принес довод: «Не могу я заснуть в чужой постели!». Виктория уезжала на машине Мэлори. Чувствовала она себя взволнованно и странно.

Дома Виктория не стала пить снотворное. А зря. Тогда ей не снились бы туманные и пугающие своей сладостью сны о морском ветре, скрипучей палубе корабля, покачивающейся под ногами, и чьих-то сильных руках, прижимающих ее к себе.

В окна бил солнечный свет.

Вчера вечером Виктория, как это часто бывало, забыла опустить жалюзи, и теперь комнату заливали потоки теплого утреннего света. Он наполнял воздух, отражался от обоев на стенах, лужицами разливался по полу.