в повозку с сеном и привязанную к дереву. Никто не знал, чья она.

– А во‑вторых? – спросила я.

– Сестра сказала мне, что кто-то преследует ее. Это был Ссыльный Пэк, я рассказала об этом матери. Мама, конечно, очень испугалась, ведь девочки то и дело пропадали. Поэтому она вышла поговорить со Ссыльным Пэком, а он на нее накричал, что лучше ей спрятать дочерей. «Не позволяйте им гулять по острову. Это опасно», – сказал он. Потом ушел. По-моему, он вел себя странно.

Мое сердце тревожно забилось.

– А кто такой Ссыльный Пэк?

– Вельможа Пэк Хёсун. Но его лишили титула и сослали на Чеджу после того, как его отец пытался совершить государственный переворот. Его отец был крупным мужчиной и очень злым. Когда король подослал к нему слуг, чтобы те отравили его мышьяком, он не умер. Старейшине Муну пришлось раздобыть еще мышьяка. Только через неделю ему наконец удалось отравить Пэка. Его сын тоже очень злой человек. Все называют его Ссыльный Пэк.

Я задумалась над тем, что рассказала мне Исыл.

– Ты думаешь, он мог как-то навредить твоей сестре?

Исыл молчала, и я заметила, что она будто борется с собой, что-то мучает ее. На щеках ее выступили красные пятна, она прерывисто и взволнованно дышала.

Я медленно повторила свой вопрос:

– Как думаешь, Ссыльный Пэк мог навредить Хёнок?

Исыл провела рукой по вспотевшему лбу.

– Это все моя вина, – прошептала она наконец, – мне не стоило…

– Чего тебе не стоило?

– Мы влезли в слишком большие долги перед ним и не могли расплатиться.

– Зачем вы занимали у него деньги?

– Для шаманки Ногён.

У меня все похолодело внутри.

– Что? Почему?

– Над Хёнок с рождения тяготело зловещее пророчество, а ритуал, изменяющий судьбу, стоит дорого. Мы оказались по уши в долгах, а Ссыльный Пэк одолжил нам под процент несколько мешков риса, чтобы заплатить шаманке. Только вот он не сообщил, что долг будет расти быстрее, чем мы будем успевать его выплачивать.

– А каким было зловещее пророчество?

– Как только сестренка родилась, шаманка Ногён сказала маме: «Когда луна скроется за тучами, а море вздыбит волны, прибудет человек, чьего лица не разглядеть, и принесет погибель младшей дочери».

– И вы поверили ей?

– Да, – еле слышно прошептала в ответ Исыл.

Я прикусила нижнюю губу, чувствуя, как внутри нарастает ужас. Вера. Именно на этом, а дневники отца были тому доказательством, строились все истории, которые я знала. Последняя надежда всегда цеплялась за веру, отчаянное желание найти смысл в этой жизни, обрести свой путь в этом мире, в этом королевстве. Но вера без доказательств казалась мне суеверием, а суеверие – это удел слабаков. Либо шаманка Ногён играла на страхах простых крестьян, заставляла их платить, не догадываясь на самом деле, какое будущее ждет их детей, либо она, по какой-то неведомой причине, знала о судьбе Хёнок, о том, какой страшный конец ее ждет.

– Не сердитесь, госпожа Мин, но вы так молоды, – грустно вздохнула Исыл, – вы уверены, что сумеете разгадать загадку, которая оказалась не по силам вашему отцу?

Никто до нее не спрашивал меня об этом. Я моргнула, сперва растерявшись, но потом нашлась, что ответить:

– Возможно, он не разгадал ее до конца, но какой-то ответ наверняка нашел. Иначе почему он исчез? Мне просто нужно найти след, который он оставил, и дойти по нему до конца.

– Да, он должен был найти ответ. Его называли величайшим детективом Чосона…

Исыл замолкла и как-то странно взглянула на меня: глаз у нее дернулся, потом она нахмурилась и тут же широко раскрыла глаза.

– Я кое-что вспомнила.

– Что? – спросила я, и мое сердце вновь встревоженно забилось.

Она смотрела прямо на меня круглыми, будто от ужаса, глазами.

– Детектив Мин останавливался у нас, на постоялом дворе, и я даже помню в какой комнате, потому что нам все время приходилось ее мыть: он жаловался, что в ней полно насекомых. Но теперь в ней живет новый постоялец и уверяет, что все в порядке. А в день своего исчезновения детектив вел себя очень странно, все говорил, как замучили его насекомые, не давали спать всю ночь, и выглядел очень болезненно. Мы все решили, что он помешался. А еще я случайно подслушала, как он сказал хозяйке постоялого двора, что поедет туда, где за ним неотрывно следит чей-то враждебный взгляд, полный воспоминаний, иначе он не очистит свою совесть и не сможет без стыда взглянуть дочери в глаза. Я так и не поняла, что он имел в виду.

Холодок пробежал у меня по спине. Исыл напомнила мне о той странной записке, которую отец оставил в своей комнате. «Враждебный и неподвижный, полный воспоминаний». Именно так отец описывал ощущение, будто кто-то наблюдал за ним из лесной чащи. Он вернулся к старому «лесному делу»? Я так и не смогла вспомнить, что тогда случилось, и мне становилось страшно от мысли, что ответы на все вопросы, как и причина отцовского исчезновения, кроются где-то там, в пустом пробеле моей памяти.

Мне необходимо все вспомнить. Если мне надо вспомнить, что тогда случилось, чтобы найти отца, то я вспомню. А если не смогу, тогда, значит, никогда не найду его.

Страх всколыхнулся во мне. Я опустила голову и увидела, что случайно, сама того не замечая, написала в дневнике: «Поехать в лес».

Я надавила пальцами на веки, потом открыла глаза и огляделась. Я по-прежнему в мастерской, на полу моток веревки сэкки, Исыл удивленно смотрит на меня. Я оглянулась через плечо и увидела за окном небо, такое ясное и голубое. Идеальная погода, чтобы отправиться в лес, хоть я и обещала отцу никогда туда больше не ходить одной.

Мне придется нарушить свое обещание. Ради него.

Глава шестая

Я не помнила ни как оказалась в лесу пять лет назад, ни как вышла из него. Мне запомнилось только утро того дня. Отец сказал мне, что мы пойдем на могилу к деду, отдать ему дань уважения, а по дороге навестим шаманку Ногён. Мы задолжали ей за пхудаккори – шаманский обряд, который должен был отогнать от Мэволь призраков и спасти ее от шаманского призвания.

Мама хотела пойти с нами, но она болела и потому осталась дома. Поехали мы втроем: папа, Мэволь и я. Отец облачился в черный костюм с золотой вышивкой, нас с Мэволь одели как мальчиков.

Вот и все. Следующее, что я помню, – это испуганные лица родителей, склонившихся надо мной.

– Проснулась? – спросил отец, потом оглянулся