— Тебе нужно досье, напарник? — поинтересовался Валерка.

— Ты проницателен, как никогда, — произнесла я, выходя из машины. — Пока, завтра созвонимся.

— Договорились, пока, — сказал Гурьев.

Я захлопнула дверцу машины и пошла к своему подъезду.

Дома, переодевшись, я пошла на кухню готовить ужин своему мужу, который должен был вернуться через пару часов. Мне хотелось его чем-нибудь побаловать, да к тому же я понимала, что скоро мне придется ему все-таки рассказать о том, что я опять ввязалась в расследование очередного загадочного преступления, и прежде чем это сделать, я готовила почву. Поэтому и решила сегодня сообразить, как говорила моя бабушка, комплексный ужин, состоящий из первого — супа-харчо, второго — тушеных баклажан с картофелем, и третьего — замечательных медовых печений, которые так обожает мой муж и которые я, увы, пеку не так часто, как ему того хотелось бы.

Порывшись в холодильнике и убедившись, что мне для приготовления требуемых блюд всего хватает, я, подвязавшись фартуком и включив магнитофон с кассетой моего любимого Лючано Паваротти, принялась за ужин…

Через полтора часа, проведенных у «мартена», мой сюрприз мужу был практически готов, оставалось только поставить в духовку последний противень с печеньем, а также дать супу немного потомиться на слабом огне. Едва я вынула из духового шкафа первую порцию ароматных, румяных печений, как зазвонил телефон. От неожиданности я едва не выронила вынутый противень, ругнулась, поставила его на плиту, быстренько засунула в духовку другой и только после этого подошла к телефону.

— Да, — сказала я, немного досадуя на неурочный звонок.

— Ирина Анатольевна? — услышала я в трубке незнакомый, но приятный молодой мужской голос.

— Да, — подтвердила я, несколько удивившись. — Слушаю.

— Извините, пожалуйста, что беспокою, — проговорил незнакомец, — это Степан Антонов, адвокат Марины Белогуровой.

— А, здравствуйте, — сказала я. — Марина мне о вас рассказывала. Как ее дела?

— Ну как могут быть дела у человека, взятого под арест. Ей предъявили обвинение, но надеюсь, что завтра ее выпустят под залог. По крайней мере, я со своей стороны делаю все возможное.

— Что ж, она хотя бы будет дома, — обрадовалась я.

— Я вот по какому поводу звоню, — проговорил адвокат. — Марина сказала, что просила вас встретиться с Евгенией Александровной, тетей Игоря, полагая, что вы сможете что-то узнать. Уж не знаю, почему Марина так решила, — немного смущенно проговорил адвокат. — Но только она вам доверяет и почему-то считает, что вы можете ей реально помочь.

— Не знаю, честно говоря, смогу ли, — ответила я, дождавшись паузы в монологе Степана Антонова. — Но постараюсь сделать все, что от меня зависит. А с тетей я встречалась и, к сожалению, должна сказать, что… Вы ведь в курсе дела, да? — спросила я.

— Да, конечно, — откликнулся адвокат, — если вы имеете в виду, почему Марина именно вас просила о встрече с Евгенией Александровной.

— Так вот, — продолжала я, — должна сказать, что хоть сама личность госпожи Пряжниковой и произвела на меня не самое лучшее впечатление, но я очень сомневаюсь, что она имеет какое-то отношение к обстоятельствам смерти своего племянника. Мы были в ресторане, где в минувший четверг обедала Пряжникова с дочерью и Игорь. Бармен, работавший в тот день, сказал, что занимали они отдельную кабинку и что во время обеда из-за стола выходила только Евгения Александровна. В связи с этим мне кажется довольно проблематично было подлить яду в тарелку Игоря у него же на глазах. Вот если бы выходил он…

— Я понял, что вы хотите сказать, — произнес адвокат. — Признаться, я тоже не очень верил в эту Маринину затею… — Он немного помолчал, а потом вдруг спросил: — А как часто Евгения Александровна бывает в этом ресторане? Ну, я хочу сказать, не могла ли она, именно выходя, заглянуть на кухню и…

— Ну, в этом я и вовсе сомневаюсь, — отвергла я версию адвоката. — Впрочем, можно, наверное, проверить. У моего коллеги в этом ресторане знакомые официанты, и думаю, что он сможет в этом помочь.

— Это хорошо, — произнес Степан. — Жаль только, что так трудно найти способ снять с Марины обвинение, улик слишком много.

— А вам-то не кажется, — поинтересовалась я, — что именно то обстоятельство, что улик более чем достаточно, больше всего и говорит в пользу Марины и подтверждает, что она не имеет к убийству никакого отношения?

— Мне — говорит, — уныло согласился Степан Антонов. — Я тоже считаю, что если бы Марина была в этом замешана, то она ни за что не оставила бы пустой пузырек от яда у себя в квартире. И потом, она прекрасно знала о том, что у Игоря здоровое сердце, а значит, понимала, что диагноз его смерти — сердечный приступ — обязательно возбудит подозрение.

— Да, я тоже так считаю, — сказала я.

— Но, увы, — проговорил адвокат, — это мы с вами так считаем, а следствие полагает: раз у нее в доме найдена улика и у нее мог быть мотив, а об этом позаботилась дорогая Евгения Александровна, написавшая заявление о возбуждении уголовного дела против Марины, в котором ясно указала на наличие мотива — как вы понимаете, я говорю о завещании, — то доказать невиновность Марины будет очень трудно. Единственный способ — найти настоящего виновника, но это, мне кажется, не менее трудно.

— Какой-то замкнутый круг, — пробормотала я.

— Да, что-то вроде этого. Так что моя задача состоит не в том, чтобы оправдать Марину, на это нет никаких шансов, а в том, чтобы постараться выхлопотать минимальный срок. — Степан вздохнул.

— А что насчет звонка? — спросила я.

— Какого?

— Ну, того, по которому милиция приехала за изъятием вещдока?

— Ничего, — снова вздохнул Антонов. — Кто-то позвонил, сказал, что в совершении отравления виновата такая-то и такая, что у нее в мусорном ведре на кухне лежит пузырек из-под яда. А в это время в морге бились над причиной, по которой Игорь умер. Милиционеры поехали проверить и нашли то, что нужно.

— Значит, кто звонил, неизвестно…

— Нет, совсем!

— А Марина… Она не теряла ключи от квартиры в последнее время, или, может, они пропадали у Игоря? — спросила я.

— Нет, насколько известно самой Марине, такого не случалось, — ответил Степан Антонов.

— Я все думаю, каким путем пузырек попал к ней в мусорное ведро… — В этот момент я ощутила, что мои печенья начинают пахнуть как-то странно. — Минутку! — крикнула я в трубку и помчалась на кухню.

И успела в самый последний момент — еще немного, и, боюсь, моему мужу пришлось бы есть сухарики, а не печенья. Я вытащила противень и поставила на плиту, предварительно убрав остывший. На кухне странно пахло газом: это мой суп-харчо, не выдержав изрядного томления под крышкой, вырвался на свободу и затушил огонь конфорки. Я выключила газ, открыла пошире окно, подхватила с противня несколько особо пострадавших печений и, выкидывая их в мусорное ведро, поняла… Да уж, ассоциативный ряд у меня довольно, я бы сказала, своеобычный. Я оглядела еще раз кухню, вздохнула и вернулась к телефону.