— Ты что-то недоговариваешь, — расшифровав по-своему затянувшееся молчание сотрудницы, спросил куратор. — По вашей командировке в Сирию. Или мне показалось?

Анна хотела было рассказать о том подслушанном в самолете разговоре, но передумала. Во-первых, это всего лишь «бабский треп», слухи, не подкрепленные объективными данными. Во-вторых, она понимала, что куратор расспрашивает ее о командировке в Сирию отчасти из вежливости, отчасти из-за того, что хочет показать, что он в курсе, чем она занималась все последние месяцы.

— Не думаю, что я должна сейчас отчитываться о результатах нашей с Котовым поездки, — сказала она. — Анатолий и без меня доложит… кому надо. Ты мне лучше скажи, Вячеслав…

— На обратной стороне двери написаны мои ФИО, — перебил ее хозяин кабинета. — Перед тобой сидит Антонов Виктор Михайлович. Пожалуйста, будь внимательна к «мелочам».

— Виктор Михайлович, так что стряслось? — она уставилась на собеседника, на котором отлично смотрелся его новенький, с иголочки, костюм от Brioni. — Что с Иваном? Это самое главное, о чем я хотела спросить… А то все ходим вокруг да около.

— Сначала я спрошу. — Куратор подвинул к ней блюдо с канапе. — Ешь, Анна!.. Так вот…Ты как сама-то… не против?

Анна бросила на него удивленный взгляд.

— Не поняла… Не против — чего?

— Не против того, чтобы вернуться в наш… — он помолчал, выбирая слова, — в наш проект ?

— А меня что, кто-то спрашивает?

— Я спрашиваю.

Антонов, не дождавшись ответа, сказал:

— Мне стоило большого труда уговорить начальство, — он поднял глаза к потолку, — чтобы тебя вернули из «агентства» и переподчинили нашему «направлению».

— То есть — тебе, Вяч… Виктор?

— Умная девочка.

— Я давно уже не девочка, Виктор Михайлович, — сухо заметила она. — Пора бы вам это понять.

— Знаю. Ты многому научилась за последнее время. Потому и настоял, чтобы тебя вновь подключили к нашему проекту.

Некоторое время они, не мигая, смотрели друг дружке в глаза. Анна не раз пыталась разгадать этого человека… Они знакомы уже почти шесть лет. Да, в мае будет ровно шесть. Званцев-Антонов старше ее и по званию, и по опыту. По возрасту старше не так уж и намного, на семь с хвостиком лет. Эта разница сейчас уже не представляется столь большой, как в первые дни их общения… Но вот что касается знаний и опыта, то здесь между ними настоящая пропасть.

Пропасть, которая с годами, сколько бы и чего вокруг нее ни происходило, остается такой же бездонной.

Собственно, этот человек и вел ее с того момента, когда она после окончания Воронежского института МВД, куда, к изумлению своих знакомых и сокурсников, Анна перевелась с третьего курса РУДН (Института иностранных языков), сама начала вести двойную жизнь. Конечно, все, что с ней происходило, не было чьей-то прихотью, не являлось каким-то случайным совпадением обстоятельств. Если бы не отец, в прошлом — вплоть до самой его гибели в Таджикистане в две тысячи третьем году — сотрудник Третьего управления ГРУ (страны Ближнего Востока и Центральной Азии), если бы не папа и оказанное им мощное влияние, и не среда, в которой она росла, то Анна вряд ли бы избрала себе тот крутой жизненный путь, напоминающий порой козью тропу в диких горах, по которому она сейчас карабкается.

Да и не взяли бы ее на нынешнее место службы, выверено, расчетливо проведя через службу в одном из областных главков МВД, затем в Воронежском облуправлении ФСКН, через иные полуслучайные, казалось, места и занятия, вроде этого фонда и «фрилансерства». Она бы занималась каким-то другим делом… если бы не то обстоятельство, что ее отец в свое время входил в касту самых заслуженных офицеров ГРУ.

И если бы не те люди, кто до сих пор помнят и чтут ее папу, кто принял участие и в ее судьбе.

Антонов, не дождавшись прямого ответа, мягко сказал:

— Я могу трактовать твое молчание как знак согласия?

— Тебе нужно было идти в бизнес, а не в разведку. — Анна скупо улыбнулась. — Умеешь уболтать клиента.

— Бизнес и разведка — это две стороны одного процесса, — усмехнулся куратор. — Вспомни историю семьи Ротшильдов…

— То же самое мне когда-то говорил папа.

— То, что я тебе сейчас скажу, не должно выйти за пределы этого кабинета, — чуть подавшись вперед, сказал Антонов. — Твой муж…

— Иван? Он мне ни разу не позвонил за последний год! — перебила его Анна.

— Ты знаешь — почему . Мы же изначально обо всем договаривались…

— Мне от этого не легче! — Анна достала из кармашка пиджака носовой платочек, промокнула уголок глаза. — Соринка… никак не могу проморгаться.

Сунув платочек обратно, она расстроенно произнесла:

— Я потому и перешла в «агентство»! Сидеть в этих вот четырех стенах… ждать редкой весточки… И понимать, что от меня ровным счетом ничего не зависит…

— Очень даже зависит, — сказал Антонов. — Взять хотя бы сегодняшний звонок.

— И что он, по-твоему, означает?

— Не исключено, конечно, что это очередная «проверка паспортов»[14], — задумчиво произнес Антонов. — Но я склонен думать, что начинается новый раунд «большой игры».

— Большой игры? Это слишком общее и порядком затертое определение.

— У нас еще будет возможность об этом поговорить… Давай-ка вернемся к теме. Настораживает то, что наш общий знакомый сначала передал сигнал «тревоги», а затем не вышел на связь. Пароли для очередной банковской проводки им тоже не были запрошены… Возможно, Ивана ждут большие перемены. Если, конечно…

— Если что? — Анна тоже подалась вперед. — Если он… все еще жив?

Она вздрогнула, услышав разнесшийся по кабинету звук сотового телефона.

Куратор гибко поднялся из кресла. Подошел к письменному столу, на поверхности которого не было бумаг, но лежали три сотовых телефона; взял один из них. Сверившись с экранчиком, многозначительно посмотрел на Анну, после чего ответил на вызов.

— Здравствуйте, Викторджан! — донесся из трубки голос с заметным южным акцентом. — Это Султонбек вас беспокоит!..

Антонов бодро отозвался:

— Ассоламу аллейкум, дорогой друг, рад вас слышать!

Он и вправду был рад слышать голос одного из самых авторитетных выходцев из Таджикистана, бизнесмена, «мецената», поддерживающего материально общественный фонд «Точик диаспора» в Москве. И на то были причины: Султонбек Рахимбаев, родной брат застреленного год назад неизвестными Джамшеда Рахимбаева, сейчас единолично представляет интересы крупнейшего этнического наркоклана выходцев из Северной Согдии, из Худжанда, в прошлом — Ленинабада. Если кто-то и способен прояснить ситуацию с возникшим «затыком» в целом и по одному из посредников — Козаку — в частности — то это именно «худжандцы».