– В начале этого процесса расщепляется не так уж много ядер, но их количество очень быстро, лавинообразно увеличивается и одновременно распадается огромное количество атомов. Это называется цепной реакцией.

– Но ведь это происходит не одновременно. Процесс ведь занимает какое-то время?

– Да, конечно. Ведь и мы чувствовали, что взрыв бомбы не был мгновенным. Он продолжался несколько секунд.

– Я помню, что он сначала показался умеренным, но затем усилился в сотни раз.

– А у нас, в Японии, было известно обо всем этом?

– Да, конечно. Даже я знаю об этом.

– Тогда почему мы не создали бомбу?

– Эксперимент Мейтнер начался задолго до войны. В то время многие страны начали экспериментировать с атомной энергией. Уран – это элемент, который лучше всего подходит для этого. У урана есть два изотопа, U-235 и U-238. Изотоп урана-235 лучший, так как он поддерживает цепную ядерную реакцию. Но если вы имеете дело с веществом, которое состоит не только из чистого урана, если в нем есть какой-то другой элемент, ядро при столкновении с нейтроном не подвергается распаду. Цепная реакция затухает. Чтобы запустить цепную реакцию, нужно увеличить в веществе количество чистого урана-235. Это очень трудоемкий и дорогой процесс, он называется обогащением урана. В Японии ученые начали обогащать уран-235, но их остановило военное правительство. Военные заявили, что у армии нет возможностей тратить столько денег на исследования, которые ближе к мечте, чем к реальности. Поэтому ученым пришлось прекратить исследования. Во всяком случае, это то, что я слышал.

– Как жаль!

– Бесполезно горевать о том, что прошло. К сожалению, мудрыми людьми часто руководят невежественные лидеры. Так вот, после деления ядра из него выходят нейтроны. Однако, если количества обогащенного урана недостаточно, то нейтроны выскочат в пустоту, в воздух, не встретятся с другими ядрами урана, и цепная реакция прекратится.

– Нелегко получить достаточное количество чистого урана-235! Даже у американцев со всеми их возможностями, вероятно, были трудности.

– Да, можно только представить те огромные усилия, которые приложили американские ученые, чтобы добиться этого результата. Возможно, и у них было много жертв.

– Безусловно. Без жертв нет прогресса в науке[49].

– Я думаю, они все-таки использовали уран. Или какие-то новые искусственные атомы. Похоже, доктор Ферми, высший авторитет в области ядерной физики, который жил в Риме, перебрался в Соединенные Штаты.

– В любом случае атомная бомба – это огромное научное достижение!

Многие из нас проявляли большой интерес к ядерной физике, и по иронии судьбы именно мы стали жертвами атомной бомбы – порождения этой самой ядерной физики. Теперь мы лежим тут, во временном укрытии, абсолютно беспомощные. И все же это бесценный опыт. Мы стали непосредственными свидетелями и участниками рождения новой эры и следили за изменениями, которые происходили на наших глазах и произойдут в будущем. Разбитые горем, наполненные гневом и обидой, мы тем не менее чувствовали, что в нас рождается еще большая страсть к поиску истины. В этом месте, опустошенном атомным взрывом, начала пробиваться новая и неудержимая научная мысль.

7. Повреждения организма человека, вызванные атомной бомбой

– Доктор, что со мной случилось? Я надышался каким-то газом? Меня тошнит, у меня кружится голова, я вот-вот упаду без сознания.

– Доктор, у меня такое чувство, будто я вдохнул взрывную волну. Меня мутит. Я не могу поднять голову.

– Доктор, после взрыва я оказался под завалами. На мне ни одной царапины, но у меня ощущение, что я сегодня умру.

Это слова людей, которые укрылись от взрыва бомбы за каменными стенами или в углах разрушенных зданий, а теперь лежали беспомощные, неспособные пошевелить даже рукой. Я и сам чувствовал себя не лучше. Это состояние напоминало ужасное похмелье, которое испытываешь, проснувшись после бонэнкай[50].

Еще это состояние можно сравнить с морской болезнью: чувство общей слабости вместе с головной болью, тошнотой, рвотой, головокружением. Нечто подобное я испытывал, когда подвергался воздействию гамма-излучения во время экспериментов с радием.

Я знал, что эти люди так чувствуют себя не потому, что они вдохнули какой-то газ. Со взрывной волной их болезнь тоже не имела никакой связи. Это был эффект гамма-излучения. В тот самый миг, когда их глаза увидели вспышку, в их тела проникли лучи. Более того, гамма-лучи проходили и через деревянные стены японских хижин и даже через сравнительно толстые бетонные конструкции. Следовательно, даже люди внутри домов подверглись воздействию радиации.

Поток нейтронов вызывал более тяжелые повреждения. Я читал об этом в научных докладах, но, поскольку у меня не было непосредственного опыта наблюдения за такими пациентами, я не могу утверждать, что описываемые симптомы были связаны с облучением нейтронами. А поскольку биологическое воздействие нейтронов гораздо сильнее, чем гамма-лучей, то последствия, скорее всего, будут ужасными. Кроме того, время появления разных симптомов различается в зависимости от пораженного органа – у каждого свой инкубационный период. Никогда не знаешь, когда и какие симптомы проявятся. Я содрогнулся, вспомнив о лучевой болезни[51].

Ночь я провел во временном убежище вместе с пациентами. Утро следующего дня встретило нас безоблачным небом: атомное облако уплыло на восток. В небе палило солнце, землю покрывал горячий пепел, мы были между солнцем и пеплом. Ураками будто оказался в огненной печи. Многие из тех несчастных, которые в предыдущий день избежали смерти, вскарабкавшись на холмы, обнаружили, что их убежище стало последним пристанищем. Они лежали там, где упали, без сил: в тени камней или деревьев, неспособные двигаться. Некоторые из них умоляли дать им воды или хотя бы смочить губы. Другие просто стонали. Третьи были уже мертвы. Все, что мы могли сделать, – это крикнуть: «Эй! Есть тут кто живой?!» – а затем идти туда, откуда слышался хоть какой-то ответ. На одной только горе Компира нашли приют несколько сотен, а по некоторым сведениям, и несколько тысяч пострадавших.

Количество раненых было огромным. Департаменты общественного здравоохранения в префектуре и городе, ассоциация врачей и полиция – все вместе трудились над созданием эффективной службы помощи. Ближайшее подразделение гражданской обороны тоже работало на износ. Военно-морской госпиталь в городе Омура[52] немедленно направил корпус помощи под командованием главного врача Ясумасы. Из военного госпиталя Курумэ[53] прибыл другой медицинский отряд.

Кто бы мог подумать, что наш университет, который считался бастионом медицинской помощи для целого региона, сам будет нуждаться в ней? Мы благодарили тех, кто пришел к нам на помощь, но в то же время нам было очень грустно и неловко.

Профессор Кояно, несмотря на то что его