дома у родителей. В тот же день, узнав о бомбе и разрушении университета, она поспешила назад. Ооиси надеялась, что сможет помочь коллегам. «По крайней мере, я хотела проститься хотя бы с прахом моих учителей», – воскликнула она, и по ее щекам покатились слезы.

Когда она к нам присоединилась, ее энергия придала нашей работе дополнительный импульс. К десяти часам вечера мы обошли все деревни, которые намеревались посетить в тот день, и вернулись в Фудзи-ноо. Мы развели огонь в очаге и сварили сладкий картофель с тыквами. Сидя у огня, мы обсуждали симптомы, которые наблюдали сегодня у пациентов. Стало ясно, что больше всего от радиоактивного облучения страдала пищеварительная система. Вокруг рта появлялись гнойничковые высыпания, а во рту возникало воспаление. Это были симптомы, которых мы никогда раньше не видели. Подбрасывая дрова в огонь, мы вступили в жаркую дискуссию, и только запах картофеля и тыквы смог остановить научный спор и вернуть нас к ужину.

14 августа

На этот день было запланировано посещение четырех деревень: Адзэбэтто, Кавадоко, Тобита и Котани, итого путешествие длиной в девять километров. Дорога зигзагообразно пересекала горы и долины, связывая нанизанные на нее дома. Чьи-то зоркие глаза разглядели хижину на вершине высокой горы. Наши ноги, казалось, были слишком слабы, чтобы нас туда доставить. Но как мы могли не подняться на эту гору? Ведь там мог быть больной человек. И тогда, собрав все силы, опираясь на посохи, мы начали путь в гору.

Добравшись до вершины, мы обнаружили людей, которые были искренне рады нашему прибытию. Пострадавшие надеялись, что они наконец-то получат долгожданную помощь. Пациенты ослабевшими руками снимали с себя повязки. А из кухни доносился звук ножа, резавшего овощи. Когда мы закончили, нас пригласили к столу, и мы поели.

И вот так, словно паломники, мы брели из деревни в деревню, чтобы получить важные медицинские знания и спасти раненых. А когда мы видели радость на лицах их родных, то и сами становились счастливыми. Когда вечернее солнце превратилось в красный шар, мы возвращались по горной тропе в сумерках, разделившись по двое и опираясь друг на друга, – голодные, измотанные, захваченные в плен болью, мы едва не падали от усталости. Все шли молча. И тут организм Тёро издал громкий звук.

– Ха-ха-ха! – засмеялась старшая медсестра и пошла вперед с появившимися откуда-то силами.

– Фу, как не стыдно! – сказала Фасолинка.

– Все нормально. Это нормально, – небрежно сказал Тёро.

– Сероводород немного испортил воздух, – дразнил его молодой Нагаи, посмеиваясь.

– Без паники, без паники. С ракетоносителем все в порядке, но хорошего топлива не хватает, – ответил Тёро, и его организм снова издал громкий звук.

Развеселившись и почти забыв об усталости, мы продолжили путь.

Вечерняя луна едва освещала дорогу.

– Уже поздно, а путь еще длинный, – пробормотал профессор Сэйки.

И в этот момент острая боль пронзила мою правую ногу, которая беспокоила меня в последнее время. Это была судорога, упав на землю, я корчился от боли. Мои спутники бросились ко мне и принялись энергично массировать ногу.

Луна спряталась. По дороге нам никто не встретился. До Фудзи-ноо оставалось еще три километра. Потребовалось полчаса, чтобы мышцы расслабились и я смог подняться и пойти вслед за остальными, опираясь на плечо Фасолинки.

Но едва мы прошли километр, как Фасолинка ослабела настолько, что больше не могла мне помогать. Тогда Бочоночек и Ооиси сцепили руки в замок и понесли ее, а Тёро взвалил меня на спину. Наконец мы добрались до дома Таками, смогли отдышаться и отдохнуть. «Хорошо, что вы вернулись. Но уже так поздно!» – воскликнула хозяйка дома и тут же поставила перед нами ужин. У нас не было сил возражать. Задыхаясь и кашляя, как маленькие собачки, мы глотали рис, тыкву, сладкий картофель и сливы.

15 августа

Праздник Успения Пресвятой Богородицы.

Служба началась на рассвете в церкви Кобы. Но рев моторов вражеских самолетов, бороздивших небосвод, прервал службу. Отец Симидзу перенес блюдо со святым причастием в убежище. Затем мы отправились в Инуцуги. А люди умирали. В тот день мы почувствовали, что достигли предела выносливости. Появилось ощущение, что и наше здоровье серьезно подорвано. Казалось, это был самый тяжелый день.

«Идет война! Надо держаться!» – подбадривали мы друг друга и продолжали работать. Рано утром Тёро отправился в университет, чтобы пополнить запасы продовольствия. К вечеру он вернулся, спеша и задыхаясь. Он открыл принесенный мешок, и мы увидели рис, пакетики с мисо и консервы, а потом поделился новостями.

– Кажется, война окончена, – сообщил он.

– На каких условиях? – спросили мы.

– Безоговорочная капитуляция. Полное принятие Потсдамской декларации.

На мгновение наступила гробовая тишина.

– Это неправда, – сказал я.

– В городе ужасная сумятица, – продолжил Тёро. – Одни настаивают на том, что это ложь. Другие говорят, что это правда. В полдень сделали важное объявление по радио. Из-за помех я толком ничего не расслышал.

Некоторые уверяли, что голос, сообщивший о капитуляции, принадлежал Его Императорскому Величеству. Но после радиообращения военная полиция ездила по городу на грузовиках, сообщая, что полуденная передача – уловка врага и мы не должны в это верить. Звучали обещания, что мы будем биться до конца. Молодого человека, который говорил, что война окончена, избили прохожие.

Наше сознание окутал мрак. Мы погрузились в молчание и продолжили помогать раненым. «Неужели это правда?» – думал каждый из нас. «Нет! Это ложь. Хотя может быть и правдой», – моя голова раскалывалась. Когда мы закончили работу и вымыли руки, на часах было десять вечера. Мы приготовили ужин из консервов, которые Тёро принес из города. Наши желудки урчали, мы были жутко голодны, но вкус еды чувствовать перестали.

16 августа

Атомная бомба упала, но пока не взорвалась. Маленькая, почти крохотная урановая бомба с часовым механизмом. Он тикает, через пять минут взорвется. Но никто, кроме меня, не знает о бомбе. Я взволнован и потерял терпение. Я должен обезвредить бомбу. К счастью, у меня есть бамбуковое копье. Я кричу и бросаюсь на бомбу с копьем. Но оно не может пробить обшивку бомбы и ломается. Хорошо, что рядом лежат еще несколько бамбуковых копий. Беру другое копье, наношу удар, еще удар, но атомная бомба – крепкая штука, и после нескольких ударов копье ломается. Я раздражен и зол.

Кричу, хватаю следующее копье. Трудно дышать; пот покрывает все мое тело. Бомба вот-вот взорвется. Я дрожу от страха. Внутри бомбы слышится урчание. Затем ужасная вспышка света! Лучи озаряют мое лицо. Все кончено! Я кричу.

«Доктор! Доктор! Очнитесь». – Лицо старшей медсестры появилось надо мной, когда я открыл глаза. Фасолинка тем