проглотил. Это было сущим кошмаром! А когда ты привел меня в ванную и заставил мыться. Черт, а у вас еще этот кран хитромудрый был… То есть я воду-то включил, а как дальше его вертеть, так и не понял. И стоял под холодной водой как цуцик, аж пипирка скукожилась. И главное, я встал, намылился — как потом понял, хозяйственным мылом, — а сверху на бошку льет студеная водица. Я хотел кого-нибудь позвать, но постеснялся. Ох и воды я вам на кафель налил, аж до сих пор стыдно.

— Да. Мама потом замучилась вытирать. А всего-то надо было занавеску подоткнуть.

— Да, это я потом только понял. Суть-то не в этом. Суть-то в том была, что я вбил себе в голову, что ты непременно будешь со мной дружить. По-настоящему. Есть, знаешь ли, у меня такая странная особенность — я привязываюсь к людям. Как щенок. Я боготворил твоих родителей! И к вам всем привязался. Серьезно, я так хотел, чтобы мы стали друзьями.

— Но мы не могли этого позволить! Серьезно. Мы бы третью мировую затеяли, вот ей-богу! Регионального масштаба.

— Да не затеяли бы! — Женька экспансивно взмахнул рукой со стаканом. — А вдруг наоборот? Вдруг мы что-то бы изменили? Скажи лучше, что тебе было западло общаться с нищебродом.

— Это бы угрожало твоей безопасности.

— Моей? Да меня и так пиздили каждую неделю. Скажи уж — твоей! — Женька, очевидно, чтобы остыть, залпом выпил полстакана пива. — Я же ведь пытался наладить с тобой общение. Подходил к тебе, здоровался. А ты морщил надменное хлебало и делал вид, будто со мной не знаком. А я просто хотел… блин, как в том фильме, знаешь… Ну, где два умирающих мужика угоняют машину, грабят банк и едут к морю. Только чур я Тиль Швайгер.

— Он в конце умер вообще-то!

— Да не важно, — Женькин взгляд затуманился. — Я, может, тоже не видел моря.

— Жень, давай лучше бухать и есть роллы, — произнес обескураженный и сбитый с толку Костя. — А? Помнишь, как раньше говорили: иногда лучше жевать, чем говорить.

Женька энергично закивал.

— Ну, за одиннадцатый «Б»! — предложил Женька и торжественно поднял бокал.

— О да! — с радостью подхватил Костя. — Худший класс за всю историю школы, по версии Изольды Павловны Либерман!

— Ах да, — спохватился Женька, поставил стакан, и глаза его, спрятанные за лучистыми стеклами очков, коварно заблестели. — Кстати, о фрау Либерман. Знаешь, где она сейчас живет?

Костя встрепенулся. Не то чтобы это волновало, но все же…

— Надеюсь, в аду? — спросил он, роняя в миску с соусом упругий рисовый колобочек.

Колобочек мгновенно сделался коричневым и потерял форму.

— Нет, что ты, — Женька всплеснул руками, — она в Берлине живет. Мы с ней иногда по скайпу разговариваем.

— Вот черт! Повезло же старой перечнице! Ну, в смысле, красота, Берлин, Курфюрстендамм, вот это вот все, Берлинер Мауэр.

— И кстати, — Женька заметно стушевался, — она знала, что мы с тобой общаемся. И очень меня ругала за это. Пока я не рассказал, что твоя семья мне здорово помогла.

— Ну нет! Ты одним мигом разрушил легенду, которую я создавал годами. Либерман должна была думать, что я ужас, летящий на крыльях ночи!

— Поверь мне, она так и думала, — Женька замолчал, вытер лицо салфеткой и после непродолжительной паузы спросил: — А как же Диана Белогорская, краса всей школы? Не в курсе, что с ней? Вроде бы она в Москве училась?

Тут Костя понял, что настал час его триумфа. Фанфары, перезвон хрустальных бокалов, триумф, пам-пам!

— Белогорская? — переспросил он, подняв бокал с зеленым пивом для торжественности. — Какая такая Белогорская? Может, все-таки Григорьева? А?

Женька удивился так удивился. Даже очки свои дорогие снял, обнажив круглые, как у совенка, голубые глаза. На краткий миг он снова стал похож на прежнего Женьку-оборванца. На краткий миг — секунда прошла, и морок рассеялся.

— Ты серьезно? — спросил он. — Ты серьезно сейчас говоришь? — он схватил со стола стакан и залпом вылил в себя остатки пива, словно пытаясь запить оглушительную новость, как таблетку. — Я даже и не знаю, как на это реагировать, — облизав губы, произнес Женька.

Костя внутренне ликовал. В течение нескольких лет после свадьбы (Женька за это время успел в армию загреметь, потом вернуться, потом его след вообще потерялся) Костя и Диана скрывали свой брак, точнее, не очень его афишировали, и, как выяснилось, не зря.

— Да никак не реагируй. Была Белогорская, стала Григорьева.

— Она что, вышла замуж за твоего отца? — спросил Женька все с тем же недоуменным выражением лица. — А как же твоя мама?

Ах, вот почему он так удивлен! В один момент фанфары в Костиной голове смолкли — там воцарилась гнетущая обескураженная тишина. Сию же секунду захотелось запустить в Женьку пустым стаканом.

— Ты дурак? — вскипел Костя. — Вот скажи мне, ты дурак? Диана вышла замуж за меня! Слышишь ты? За меня!

Смех смехом, но что-то неприятно кольнуло в самое сердце. Батя частенько приходил в школу, и да, ходили слухи, что девчонки на него засматривались. А как тут не засмотреться — высокий, импозантный, дорого одетый, похожий одновременно и на офицера, и на актера. Тут Женька растерялся настолько, что на него стало смешно смотреть. Он достал из подставки фирменную красную салфетку и машинально вытер губы.

17

Костя вернулся домой уже вечером, слегка пьяный и до отрыжки объевшийся роллами. Он зашел в подъезд, напевая под нос какую-то незамысловатую песенку, и настроение у него было прекрасное, и дело было даже не в Женьке, и не в роллах вовсе, и не в зеленом пиве, которого Костя и выпил-то не так много. Дело было в том, что хоть на краткий миг удалось сменить обстановку. Впрочем, его хорошее настроение испарилось мигом, когда он увидел Диану, сидящую на ступеньках между третьим и четвертым этажами.

— А ты что тут делаешь? Домой не пускают? — спросил Костя, присаживаясь рядом с ней на холодные бетонные ступеньки.

Перила, выкрашенные болотно-зеленой краской, оказались на уровне лица. Где-то на верхних этажах, надрываясь, орал младенец. Ни Костя, ни Диана ни разу не видели этого ребенка, но орал он уже лет десять.

— Я хотела сходить за сигаретами, — сообщила Диана, — но так и не смогла. Все-таки это была не ремиссия.

В ее голосе было столько скорби, что Костино сердце привычно сжалось. Были в их семейной жизни вещи, с которыми он так и не смирился.

— Черт.

— У тебя есть сигареты?

— Да, конечно, — ответил Костя и полез в карман.

— Тебе никогда не хотелось найти себе нормальную бабу? — спросила Диана, затягиваясь.

Младенец, хвала