Беккер перед каждым сеансом заправлялся самодельной брагой. Варил он её дома и выдерживал в подвале в украденном алюминиевом бидоне. После десятки поварёшек в нём появлялось нечто похожее на опьянение, Дима как будто веселел, его начинало тянуть на приключения и подвиги. Несколько раз он был оторван добровольными дружинниками от окон второго и третьего этажей кинотеатра, в которые пытался влезть. Потом он пытался пробиться через бабок, как через блокпост, укреплённый ментами:

– У меня там мама! Билеты у неё! Ну пустите, ну пустите, пожааалуйста, ну пустииииите! – Не вышло.

Потом пытался ломать дверь выхода, но она огромная, на гигантском засове внутри, опять не вышло. Дима взбесился и, после того как его вышвырнули очередной раз из парадного входа, остервенел и пошёл на принцип. Зря они его довели, в невминозе Дима был страшен. Его молнией осенило гениальное в своей простоте и безумии решение. Он разбежался метров с пятнадцати и, аки муха туалетная, уебался со всей дури в огромное лицевое витринное стекло кинотеатра. Пробив первый слой стекла, Дима уже в падении уебался на остаточной инерции во второй такой же, установленный сантиметров через пятьдесят, по ГОСТу. Пробив и его, под грохот бьющихся осколков, он, весь в кровище, кубарем ввалился в импровизированный ботанический сад фойе кинотеатра, сразу опрокинув несколько керамических композиций с кактусами, пальмами и тропическими папоротниками. Стекло огромное, размером три на пять метров и с палец толщиной, рухнуло вниз десятком гильотин, многие из которых могли бы отрубить Диме голову или, при удачном раскладе, показать нам всего Диму или какую-то его часть в разрезе. Наверное, к счастью, отрубило Диме только круглый кусок скулы на лице, который упал на пол ботанического сада и который Дима мгновенно поднял и без комплексов приклеил на место.

Под массовый общественный ахуй переаншлага внутри фойе и стоящей на улице толпы безбилетников, обливаясь кровью из скулы и порезанных рук, раздвигая тропические кактусы, субтропические пальмы и зевак, оставляя за собой русскую зиму, холод и разрушения, упитый самодельной брагой, Дима рвался, как тот Кинг Конг, в зрительный зал. Его попытку, естественно, тут же пресекли менты, приехала скорая, и Дима под конвоем был отправлен в травмпункт, я в шоке ретировался. Кинг Конгов на сегодня было достаточно.

* * *

На следующий день, тем не менее, я снова оказался там, снова толпа народу, разбитое стекло пока не заменили, и окно заколочено фанерой. А рядом с ним, в бинтах и со сложной композицией из пластырей на лице, стоит Дима!

– Привет!

– Привет! А я из больницы съебал! Всё нормально, скулу прилепили на место. Весело было, – смеётся. – А я сегодня «Конга» уже посмотрел один раз, – улыбается. – Меня теперь все бабки и менты знают и пускают бесплатно. Только надо подойти к самому началу, если хочешь, я и тебя проведу, – дыша знакомым перегаром, сказал вполне довольный жизнью Дима.

– Пошли браги попьём? У нас целый час до начала.

– Пошли.

Признаюсь сразу, более отвратительного говна, чем бейкеровская брага, я не пробовал никогда. Однако, каким-то образом, по молодости и неопытности, борясь с рвотными спазмами, я продегустировал поварёжечку. Наиболее точным определением, которым можно описать этот «напиток», пожалуй, является словосочетание «жидкая блевотина». Именно на блевотину бейкеровская брага была неотличимо похожа и, может быть, даже более похожа, чем блевотина бывает похожа сама на себя. Больше про неё добавить почти нечего, ну, разве что она была густой и отвратительного розоватого цвета, с вкраплениями кусочков свёклы и комков дрожжей. А запах! Пф!

Как потом выяснилось, Беккер брагу готовить, собственно, не умел. В спизженный в магазине около дома шестидесятилитровый алюминиевый бидон он перемолол в мясорубке несколько килограммов свёклы, как-то проварил и высыпал в полученный раствор весь запас семейного сахара, который был тогда дефицитом и продавался по талонам. Полученный раствор он поставил в подвале на горячую трубу – бродить типа. И брожение завязалось, но терпежу-то нет, начал снимать сливки уже на второй день. Я отведал, кажется, пятидневной выдержки, бидон к тому моменту уже был наполовину пуст, но наполовину всё-таки ещё полон! Дима строил коммерческие планы по перегонке браги в самогон с последующей реализацией самогона по рыночным ценам местным алкашам. За разговором Беккер бухал поварёшки одну за другой, опустошая бидон с великолепными скоростью и аппетитом.

– Дима, ты же эту брагу выбухаешь раньше, чем из неё будет смысл гнать самогон.

– А когда этот бидон кончится, я новый поставлю, и с ним уже точно всё правильно сделаю, этот пробный. А на остатках этой браги как раз самогонный аппарат настрою.

– Нихуя себе! У тебя и самогонный аппарат есть?

– Ну, у меня есть все трубки и скороварка, надо только спаять всё, но у меня знакомый есть, водопроводчик из нашей жилконторы, он такие самогонные аппараты за пару часов паяет.

– Ясно. А как ты вчера из травматологии-то съебался?

– Да они меня с ментом держали, у дверей, а когда выпустили из кабинета, его не было. Он, кажется, поссать уходил, ну я и свалил. Они родокам звонили уже, я сказал, там не было никого, вот я и ушёл.

– Слушай, а сколько сахара надо на такой бидон?

– У меня у родителей запас есть, я оттуда взял килограммов пять, но они пока не заметили. Вчера как увидели меня, батя сразу орать начал, а потом позвонили из травмы, он начал кружками кидаться, не до сахара им.

* * *

Я, честно говоря, стремался и по улице-то ходить с поддатым перебинтованным Димой, настолько нетипичной была его повязка и поведение. А когда стали подходить к кинотеатру, я, вспомнив вчерашнее, разволновался.

– Это опять я! – приветливо помахав рукой улыбающимся ментам и билетёршам, поздоровался Дима.

– Это со мной, – по-хозяйски указал он на меня.

– Проходи-проходи, только не задерживай, самоубийца, садитесь на пустые места, – промямлили улыбающиеся менты и бабки.

Мест не было, но и на ступеньках балкона мы прекрасно получали свой заряд голливудского синематографа. Кинг Конг рвал и метал, девка в белом платье верещала, а потом убийство Конга на знаменитых Башнях-близнецах с вертолётов – пиу-пиу-пиу! Короче, хеппи-энд, если не считать нетипичного круглого шрама на Димином лице. Я был сильно потрясён общением со столь выпуклым харизматиком, и после этих событий случилась большая пауза в нашем знакомстве.

* * *

Однажды июньским солнечным утром из своего окна я увидел столб чёрного дыма, горело что-то в соседнем дворе на Ланском, где раньше был спортивный магазин. Мгновенно собравшись, через пару минут я уже был там. Воспламенилась трансформаторная будка, и пожарные, по инструкции для тушения объектов под электрическим напряжением, щедро заливали её белоснежной пеной. Собралась свойственная таким мероприятиям толпа зевак, многие дети уже по уши сидели в неожиданном «летнем снегу», весь двор был бел. В толпе я заметил знакомое лицо с овальным шрамом. После приветственных формальностей Дмитрий сразу огорошил меня вопросом: