Ольга Леонардовна Май, облаченная в строгий английский костюм с приталенным пиджаком и бархатными лацканами, в белоснежную блузу с высоким крахмальным воротничком, стянутым в тон костюму шелковым галстуком, темно-синим, в мелкую искристую крапинку, восседала за самым большим столом. Ее густые черные волосы были собраны на макушке в тугой узел, отчего черты выразительного, не тронутого румянами лица казались еще резче.

Слева от владычицы и королевы «Флирта», с краешку стола, притулился заместитель и правая рука Антон Викторович Треклесов. Он держал наготове карандаш, и всякий раз, как склонялся над блокнотом, чтобы зафиксировать очередную директиву или замечание, под тяжестью его внушительного веса венский стул отвратительно скрипел.

У проема дверей смежной комнаты, на банкетке с потертым коленкоровым верхом, расположились Ася и Аля: блеклые, настороженные барышни в одинаковых суконных юбках и темных фланелевых блузах – одна в лиловой, другая в черной. У входа, чтобы держать под наблюдением и коридор, и сотрудницкую, терся Данила: на время редакционного собрания двери для посетителей запирались, но конторщик прекрасно знал привычку некоторых сотрудников выскальзывать среди совещания из комнаты и наведываться в буфетную.

По углам, облюбованным по сугубо личным причинам, устроилась блестящая пятерка, сменившая вчерашние фраки на будничную, деловую одежду: толстяк Сыромясов-Элегантес и театровед Синеоков в дорогих, модных костюмах, шитых на заказ у хороших портных, музыковед Лиркин в костюме весьма потертом и устаревшего фасона, переводчик Платонов в толстовке из фланели и заправленных в высокие сапоги шароварах, фельетонист Черепанов в приличной, но помятой пиджачной паре. У жарко натопленной изразцовой печки, в уютном мягком кресле из личных апартаментов госпожи Май, предназначенном для знаменитостей, полулежал Эдмунд Либид. Смуглое его лицо имело пепельный оттенок, но роскошные усы были тщательно расчесаны, подбородок выбрит, а горло окутывал белоснежный шейный платок, уложенный небрежно-кокетливыми складками по образцу, принятому у английских денди во времена Байрона. На подлокотнике его кресла примостился стажер Самсон Шалопаев.

– Итак, давайте без проволочек. – Ольга Леонардовна постучала карандашом по чернильному прибору – чудовищной царь-пушке серого мрамора. – Внимание! О вышедшем номере поговорим в следующий раз. В свете последних печальных событий начну с главного. Во-первых… Что бы там вчера ни произошло, кто бы из вас ни приложил руку к покушению на Эдмунда… – Ледяным взором она обвела лица притихших сотрудников и после неприятной паузы продолжила: – Благодарю вас за то, что смогли общими усилиями свести происшествие к несчастному случаю. В уголовной хронике наш журнал появляться не должен. И я хочу, чтобы вы это себе уяснили. А теперь будет во-вторых. – Ольга Леонардовна вскинула голову, ноздри ее тонкого носа дрогнули, из бледных губ змеились глухие угрозы. – Если с Эдмундом что-нибудь случится, уволю всех поголовно. Без выходного пособия. И разбираться не стану. Ясно? Так что берегите его как зеницу ока.

– Стоит ли разбрасываться блестящими работниками из-за господина Либида? – Синеоков с брезгливостью скривил тонкие губы, тронутые розовой помадой.

– Вам особенно следует помолчать, – отрезала госпожа Май. – Вы и так не в полной мере соответствуете высоким моральным требованиям нашего журнала.

– На что вы намекаете? – театральный обозреватель вспыхнул.

– На то, что я очень внимательно читаю ваши статьи, – сказала Ольга, – и будьте уверены, передоновщины и декадентщины не потерплю.

– Но как я-то могу отвечать за безопасность господина Либида? – жалобно простонал Лиркин. – Я провожу все время на музыкальных концертах, а он – в Думе! Как я услежу, куда он там впутывается?

– Не морочьте мне голову! – Госпожа Май явно сердилась. – Вы прекрасно понимаете, о чем я. И почему я не вижу на собрании господина Мурина?

– Он еще вчера предупредил, что сегодня из дому не выйдет, – доложил дон Мигель, – какая-то ерунда с гороскопом.

– Сколько раз я просила не читать никаких других гороскопов, кроме опубликованных у нас! – воскликнула Ольга. – Нам-то их поставляет сама госпожа Астростелла!

– Но она пишет только о женщинах. – Платонов, наверное, в двадцатый раз принялся нервно протирать линзы своего пенсне несвежим носовым платком в крупную красную клетку. – Конечно, она жена астронома. Но я никак не могу понять: все сотрудники Пулковской обсерватории или только ее муж изучают звезды, чтобы потом госпожа Астростелла могла советовать, какого цвета шляпки принесут удачу в любовных делах?

– Шляпки всяко лучше, чем скандалы и разврат! – Ольга Леонардовна стукнула кулачком по дерматину стола. – И еще раз повторяю… В последний раз, господа сотрудники! Наш журнал предназначен для нормальных мужчин и нормальных женщин! Пишите, если угодно, о здоровом животном стремлении продолжить род, о природной страсти, осененной высшей благодатью, ибо Господь Бог создал человека для любви. А если нынешние умники ставят себя выше Господа Бога, пусть сами идут своей дорогой в ад! Или, может быть, кто-то из вас считает, что Господь Бог напрасно создал мужчину и женщину? Ну смелее! – Щеки госпожи Май зарделись густым румянцем, губы вздрагивали. – Кто полагает, что Бог должен был создать только двух мужчин, чтобы они в Раю услаждали друг друга? Или что он не додумался до того, чтобы вылепить из глины двух дам?

В сотрудницкой воцарилась гробовая тишина. Юный стажер, потрясенной чрезмерной откровенностью, с которой женщина обсуждала острые вопросы пола, опустил ресницы долу, опасаясь встретиться с кем-нибудь глазами. Бледный Эдмунд, прикрыв веки, дремал.

– Вы хотите, чтобы «Флирт» обанкротился? – Голос Ольги Май звучал угрожающе. – Господин Черепанов! Если вы узнаете, что кто-то из наших сотрудников посетил притон Чеботаревской или Кузмина, прошу незамедлительно поставить меня в известность.

– Да откуда ж мне знать, Ольга Леонардовна? – Фалалей заерзал на своем стуле. – Если только дело дойдет до безобразий и рапортов околоточных…

– Неужели мы должны доносить друг на друга? – Аля трагически вперила глаза в пожелтевшие печные изразцы над изголовьем кресла, где покоился несчастный Эдмунд.

– Мы должны доверять друг другу, – подхватила Ася, – мы же делаем одно дело.

– Учтите, – Ольга пропустила мимо ушей девичьи реплики, – если вы станете баловаться гнилой декадентщиной, вас будут читать сотни две нравственных уродов, поклонников однополой любви. А если вы примите во внимание, что миллионы наших сограждан – люди нормальные, то наши тиражи вырастут до небес. Неужели это так трудно уразуметь?

Снова повисла тягостная пауза, прервали которую скрип венского стула и сиплый голос Треклесова:

– Чем больше тираж, тем больше гонорар…

– А вы, Самсон, почему молчите? – Ольга смягчила напор. – Скажите, не стесняйтесь: что в российской провинции думают о либерализации полового вопроса? Преклоняется ли казанская молодежь перед идолом мужеложства?