— Я тоже так думала, — ответила она. — Пока не увидела лицо капитана Майлса, когда Т… когда Сципио вошел внутрь, — она посмотрела на Первого Лорда. — Оно было таким, будто он увидел призрака.

Голос Гая стал немного тверже.

— Слухи, графиня.

— Слухи, которые вы предпочли бы раздуть, — тихо произнесла она. — Именно поэтому вы устроили Совет здесь, вместо того чтобы вызвать всех обратно в столицу. Здесь, где он окружен своими людьми, уверен в себе, особенно в своей команде, и где никто из вызванных вами не сможет обладать властью, превышающей его, и здесь вы можете наблюдать за ситуацией. Вы готовите их к принятию его как кого-то большего.

Первый Лорд посмотрел на неё, и уголки его рта дрогнули, хотя голос оставался суровым.

— Я уже знаю, что вы умны, графиня. Вы не должны мне это доказывать. Считается хорошим тоном умалчивать о подобных вещах.

Амара удержалась от улыбки и низко склонила голову.

— Конечно, сир. Я буду иметь это в виду.

Гай оглянулся через плечо на здание командования.

— Они действительно о нём так много думают?

— Они любят его, — сказала она.

Гай вышел на чисто подметённые камни взлётной площадки.

— Знаете, это было совсем как с Септимусом, — тихо сказал он.

Амара молча вслушивалась, склонив голову набок.

— В нём были те же самые качества. Люди его обожали. Он дал им… — Гай покачал головой. — Что-то. То, что заставило их почувствовать, что они могли бы сделать больше, чем когда-либо раньше. Что воодушевило их. Сделало их значительнее. Он дал им…

— Надежду, — подсказала Амара.

— Да, — сказал Гай спокойно, и его голос стал озадаченным. — Это не было какое-то заклинание фурий. Это был он. Я никогда не понимал, как ему это удалось, — Первый Лорд пожал плечами. — Должно быть, ему это передалось от его матери.

— Сир, — начала Амара.

Гай поднял руку в усталом жесте.

— Я не такой, как Септимус. Или Сципио. Я по-прежнему пользуюсь уважением у некоторых. Большинству, однако, я внушаю лишь страх, — его взгляд был рассеянным, а голос задумчивым. — Я не такой уж хороший человек, Амара. Я пользуюсь определенным успехом в качестве Первого Лорда, но… я не вызываю в них сочувствие. Только решимость.

Амара лишь смотрела на Первого Лорда, продолжая молчать. Он редко говорил о своих чувствах.

В моменты, подобные этому, Амара ощущала реальную разницу в их возрасте, ибо, хотя Гай выглядел, как мужчина средних лет, которого, пожалуй, украшала ранняя седина, его возраст на самом деле приближался к восьмидесяти. Он видел в жизни интриги и предательства, и пережил немало своих личных трагедий.

Она уже привыкла к образу, который он создал — мужчины с фантастической мощью, нечеловеческой волей, и не заботящегося о своём личном и политическом благополучии.

И лишь в моменты, подобные этому, она вспоминала, кем он действительно был, — измученным и почти жестоким одиноким стариком.

Амара в молодости сделала достаточно ошибок, обременивших её небольшим, но постоянным грузом сожалений. От решений Гая пострадало гораздо больше людей, чем от её собственных. Сколько сожалений взвалил этот старик на свои ноющие плечи?

Насколько мрачнее были сны, которые пришли, чтобы преследовать его? Сколько раз, на протяжении десятилетий, в предательском мире алеранской политики, он жаждал обернуться к кому-нибудь, чтобы поговорить, чтобы опереться — зная, что там никого не было, и никогда не будет. Никого, после смерти жены и сына, последнего из древней династии Дома Гаев.

Все смотрели на Первого Лорда и видели именно то, что он желал им показать: лидера Империи, его власть и богатство.

Только в последний год работы с ним Амара поняла, каким смертельно одиноким Гай был в действительности.

Потребовалось необычайное мужество, чтобы вести жизнь, какую он прожил, сталкиваясь со всеми проблемами, врагами, требованиями, предъявляемыми к нему. Даже если бы она была заклинателем фурий, способным на это, Амара не хотела бы стать Первым Лордом за все богатства Алеры.

Она выпрямилась, повернулась к нему лицом и сказала:

— Я рада служить вам, сир.

Гай пристально посмотрел на неё, потом ненадолго положил руку ей на плечо.

— Графиня, — сказал он, — вполне возможно, что я не достоин такой преданности. Вызовите карету.

— Да, сир.

Амара подняла руку и подала сигнал группе Рыцарей Воздуха гвардии Короны, ожидающих на соседней стене.

Человек проверил упряжь воздушной кареты и поднялся в воздух, двигаясь к посадочной площадке вместе с экипажем Первого Лорда и эскортом из Рыцарей Воздуха в ало-синих цветах короны

Гай обменялся парой слов с командиром Рыцарей, потом зашел в карету. Амара последовала за ним.

Ветер взревел, и экипаж устремился ввысь, прочь от укрепленного города. Амара улучила момент, чтобы рассмотреть Элинарх, возносящийся изящными арками над серо-зелёными водами тихого, глубокого, величественного Тибра.

Когда-то Амара думала, что загнать ее в воздушную карету не сможет ничего, кроме прямого приказа. В конце концов, зачем ехать, когда можно в одиночку упиваться мощью и свободой полета?

Конечно это было прежде, чем Первый Лорд потребовал от нее полетов вдоль и поперек всей Империи, на протяжении почти двух лет подряд. После того, как она снова и снова носилась до упаду, Амаре пришлось признать, что, возможно, немного отдыха, когда кто-то другой делает за тебя тяжелую работу, — это не так уж и плохо.

Она не собиралась возводить это в привычку, но она трудилась достаточно тяжело, чтобы заработать право воспользоваться случаем.

Особенно учитывая, как давно она не видела Бернарда.

Амара вздохнула. Бернард, ее тайный муж. Курсоры должны посвящать себя только своим обязанностям. Курсоры служат Первому лорду и Короне, и ожидается, что их преданность самоотверженна и неделима, хотя, как и у действующих легионеров, которые должны быть холосты, у курсоров обычно есть любовники или любовницы.

Единственное, что было запрещено — это брак.

Конечно, это было именно то, что она сделала.

Амара никогда не должна была позволить себе влюбиться в грозного Графа Кальдерона. Независимо от того, насколько он был твердый и заботливый, насколько сильный, насколько красивый, насколько терпеливый и любящий, насколько страстный и опытный. Сердце Амары звстучало быстрее и она остановила поток мыслей, пока не начала краснеть.

Если любовь легко перевешивает банальная причина — значит это не любовь.

— Думаете о славном Графе Кальдероне, Амара? — задал ей вопрос Гай. Его глаза искрились весельем.

— Вы не можете знать, что он — тот, о ком я думаю, — ответила Амара, — Может у меня дюжина новых любовников?