— Ха, это забавная история. Я сказал отцу, что хочу бросить учебу. На что он заявил категоричное нет. Мы сильно поругались, я сделал несколько грандиозных заявлений о том, что смогу добиться успеха в большей степени и быстрее, чем любой из моих оторванных от реальности преподавателей и бестолковых сверстников… и он заключил со мной пари.

— Какое?

— Он дает мне десять миллионов долларов, и я могу бросить учебу и в течение трех лет достичь чего-то самостоятельно.

— Десять миллионов долларов?! — взвизгнула я.

Коннор усмехнулся.

— А ты вот считала моего отца таким плохим парнем.

— Ну… может, я недооценила его…

Коннор покачал головой.

— Нет. Десять миллионов для него ничего не значили. Это, как если бы ты дала своему ребенку мелочь, найденную под диванными подушками, чтобы он начал свое дело.

— Ох.

У меня голова закружилась.

Должно быть, у Темплтонов чертовски хороший диван дома.

— И за эти ничтожные гроши он покупал мою душу. Это на самом деле была сделка с дьяволом. Если я добиваюсь успеха, я возвращаю ему первоначальные десять миллионов, плюс семьдесят пять процентов от всех моих доходов, как моему основному инвестору. Если я терплю неудачу, тогда я соглашаюсь вернуться обратно в колледж. А после окончания учебы, я должен занять любую должность в семейном бизнесе, которую мой отец посчитает подходящей.

— И что ты сделал?

— Я согласился, с условием, что мы ограничим отступные на двадцати миллионах. То есть, если я смогу отдать ему семнадцать с половиной миллионов долларов, до сделка завершена, и я сохраняю остальное, плюс свою свободу.

— Что он сказал на это?

— Он рассмеялся, в конце концов, не забывай, он считал, что у меня ничего не получится, и затем он завладеет мной. Но, будучи непревзойденным переговорщиком, он не стал бы заключать сделку менее чем за тридцать миллионов долларов, то есть я должен был бы отдать ему двадцать пять миллионов долларов, чтобы выйти из-под его пальца. Первоначальные десять плюс семьдесят пять процентов от двадцати миллионов прибыли.

— Кажется, это несправедливо, — возразила я.

— Это ещё один урок, усвоенный мной из Монополии. В бизнесе нет ничего справедливого; ты получаешь то, о чем договариваешься.

— Так что ты сделал?

— Я согласился на сделку.

— И что произошло?

— Я с треском провалился, — усмехнулся он.

— Ты потерял десять миллионов долларов? — ахнула я. — За три года?

— Нет, за девять месяцев. Я безрассудно вложился в несколько рискованных предприятий, и все они потерпели фиаско.

— Ты?! Но ты вроде как гений бизнеса! Как это произошло?!

— Ну, я старался потерять деньги.

— ЧТО?!

— Это было своего рода подростковое бунтарство с моей стороны. Во всяком случае, так сказал мне психоаналитик моей матери на одной из рождественских вечеринок.

— И что ты сделал?!

— Я сказал ему продолжать подвергать психоанализу мою мать и оставить меня в покое.

— Нет, я имею в виду…

— Я знаю, что ты имела в виду. Я вернулся к отцу и сказал ему, что потерял деньги.

— Он сказал: «Что ж, теперь ты возвращаешься в Гарвард».

— А я ответил: «Нет, не возвращаюсь».

— Он сказал: «У нас было соглашение!»

— А я спросил: «У тебя оно есть в письменном виде?»

Я открыла рот в изумлении.

— Оно у него было?!

Коннор захохотал.

— Нет, не было. Думаю, это был единственный раз в его жизни, когда он не подписал договор, потому что полностью меня недооценивал. Он полагал, что я ничему у него не научился. Видела бы ты его лицо. Особенно, когда я сказал: «А так как письменного договора у тебя нет, как ты собираешься обеспечить его исполнение?»

Я засмеялась помимо своей воли.

— Он знал, о чем ты говорил? Я имею в виду, об игре в Монополию.

— О, конечно же он знал. У моего отца феноменальная память. Он просто не думал, что я это запомнил или мне хватит духу противостоять ему.

— И что он сделал?

— Он разразился тирадой и заорал, что подаст на меня в суд, затем угрожал, что отречется от меня. Я послал его к черту и ушел из дома.

— Боже мой, — прошептала я.

— Это было довольно глупо, но, блин, мне было двадцать в то время. И я чувствовал себя великолепно.

— Но… что случилось после?

— Ну, те десять миллионов долларов помогли мне кое в чем — я обзавелся множеством связей в тех индустриях, на которые был нацелен. И у меня была фамилия семьи, что тоже помогало, не говоря уже о десятках друзей из колледжа и школе-интернате, чьи отцы были богаты и владели миллионами долларов для инвестиций. Могу сказать, я заручился ста миллионами в качестве начального капитала на гораздо более выгодных условиях, чем мой отец предложил мне. Я серьёзно взялся за дело и на самом деле постарался, чтобы это сработало… все остальное лишь скучные детали бухгалтерских книг.

Он поднял бокал с вином в ироничном тосте.

— Ты убедил людей дать тебе сто миллионов долларов сразу после того, как спустил десять миллионов?!

— Во-первых, не забывай, мы говорим о людях, состояние каждого из которых составляет сотни миллионов долларов. У некоторых — миллиарды. Несколько миллионов в качестве инвестиций — особенно для финансовой поддержки Темплтона…

Он произнес свою фамилию в легкомысленной, самоироничной манере.

— … для них раз плюнуть. Некоторые из них хотели поближе подобраться к моему отцу. Тем ребятам я позволил думать, что все еще был в милости у старика. А тем, кто его ненавидел, скажем так, я сообщил, что сделал. В основной массе они покатывались со смеху, а потом спрашивали, на какую сумму мне нужен чек. Они полагали, что я унаследовал деловую хватку своего отца, и могли насолить ему, помогая мне достичь успеха.

— А твой отец узнал об этом?

— О да. Это было частью веселья — особенно, когда мои первоначальные инвесторы вернули триста процентов от своих инвестиций за два года.

— Так… это было своего рода… пошел на хер твоему отцу?

— Ну, это и ещё заработать состояние в процессе.

— Но… твой отец… вы же по-прежнему общаетесь с ним?

— Сейчас, да. Мы не общались несколько лет после того случая.

— Даже на Рождество?

— О, когда он пригрозил отречься от меня, он не шутил. И моя мать согласилась с ним. На какое-то время мне было отказано в приглашениях на все семейные торжества. На самом деле, я не виделся и не разговаривал с ними почти три года.

— Но… но Мексика…

— Да, скажем так… с этим всё немного сложнее.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду,