Пушкари штабс-капитана Григорьева не делали ничего особенного. Таскали ядра, грузили в стволы, наводились и стреляли. Монотонная работа, которая выбила уже три вражеских пушки. И то ли будет дальше! Вот почему мне нельзя паниковать — в этом нет смысла! Надо просто делать свою работу.

— Сорок первый квадрат! — я отметил новую цель.

Пушки начали поворачиваться, а я приметил несколько отрядов, выдвинувшихся в нашем направлении. Новые вспышки, чтобы подсветить опасность для первой линии окопов. Им пришлось почти зарыться в землю, учитывая, сколько орудий сейчас пыталось сбить их позицию. Но наблюдатель на месте. Он подтвердил получение сигнала, а когда враг оказался в зоне поражения, пятьдесят стрелков поднялись на ноги и разрядили свои штуцеры.

Французы тут же отошли назад, но не сразу. Потеряв еще десяток человек, они задержались, а потом в мою сторону полетели сразу десять чадящих пороховым дымом ракет Конгрива. Да, у врага тоже было подобное оружие. И да, он оказался достаточно умен и храбр, чтобы повторить нашу тактику. Вот только на этом общее заканчивалось. Дистанцию никто из противников не посчитал, а еще «Ласточка» — это совсем не висящий на месте монгольфьер.

Все взрывы прогремели где-то вдали…

— Ура! — снизу раздались крики матросов и солдат, оценивших чужую неудачу.

А потом мы опять продолжили делать свое дело. Пилоты наводили наши орудия на пушки и выдвигающиеся вперед группы. Степан так и вовсе рискнул жизнью — разогнался, пролетел почти над линией фронта, но заметил точные координаты крупной батареи, стоящей за горой Рудольфа. Французы тоже попытались бить только по наводке с монгольфьеров, но к десяти часам утра вражеских шаров почти не осталось, а батареи с пятого бастиона и редута Шварца, наоборот, начали их доставать.

Впрочем, не один казак показал себя. Я видел рядовых, которые голыми руками выкидывали шипящие ядра из-за своих укрытий. Видел, как Нахимов и Тотлебен — адмирал и полковник! — лично наводили пушки, выставляли прицелы, стоя под вражеским обстрелом вместе с простыми солдатами. Личным примером показывали, какая сила скрыта в обычном спокойствии.

Было тяжело. Я видел десятки смертей, но мы держались. Я знал, что защитники города справились и в моей истории. Многие погибли, но не дали подавить наши пушки, и англичане с французами не решились на полноценный штурм. Сейчас же мы добились того же, но немного по-другому. Не ушли в оборону, а активно отвечали ударом на удар. Заставили врага стрелять с дальних подступов, фактически прикрыв город от случайных ядер.

В этот момент ветер начал усиливаться, снося меня в сторону Сарандинакиной балки, и пришлось пойти на посадку. Надо будет или пересесть на привязанную рыбку, или выбрать новую точку для взлета… Так и не приняв решение, я неожиданно заметил знакомую фигуру, выезжающую от четвертого бастиона на север к морю. Корнилов! Значит, на четверке у Нахимова он был, сейчас проверит шестой и седьмой бастионы, а потом двинется на другую сторону Южной бухты.

— Сколько времени? — это был первый вопрос, что я задал, как только спрыгнул с «Ласточки», оставив ее техникам.

— Десять часов и семь минут, — важно ответил Игнатьев.

Ефрейтор старался держать марку, но было видно, как он нервничает и жалеет, что жребий определил на позицию в первом окопе не его, а Николаева.

— Держись! — я сжал солдату плечо. — Если все сегодня выполнят свой долг, то ты так и не сразишься, но… Это точно не последний бой на этой войне, так что не жалей! Лучше верь в друзей, и тогда им будет проще вернуться.

— Штабс-капитан, а я видела, как стреляли в ваш и другие шары. Это очень страшно! — я обернулся на голос Анны Алексеевны.

Девушка стояла, вытирая пот и пряча непокорные локоны под косынку. После одного из наших разговоров с доктором Гейнрихом мы решили не дожидаться Пирогова и прямо сейчас открыть пункты первой помощи возле каждого из узлов обороны. И вот такая сейчас получалась цепочка. Сначала раненого принимали свои, потом несли в сортировочный пункт, где сестры вроде Анны Алексеевны и молодые врачи делали простейшие операции, и, наконец, больница, куда оперативно везли тяжелых, кому требовалась серьезная помощь и кто мог не дождаться конца боя.

— Если бы вы боялись, — я подошел и, вытащив платок, протер испачканные кровью руки девушки, — вы бы тут не стояли. Спасибо, что помогаете нам выжить.

Я хотел уже было бежать за Корниловым, когда Анна Алексеевна меня снова остановила.

— Все боялись, — тихо сказала она, и эти слова ударили меня, словно разряд молнии. — Я, простые жители, солдаты, даже офицеры. Все знали, какая огромная сила пришла в наш дом, и каждый хоть немного, но сомневался, сможем ли мы вообще ее остановить. Тут ведь военный город. Все умеют считать пушки и батальоны… Я однажды была у адмирала Корнилова, так он попросил посмотреть его речь на случай большого боя. Там много было, но главное, он запрещал отступать. Запрещал даже думать об этой команде, и от решимости в каждой строчке той речи внутри поднималась гордость[1]… И опять становилось страшно. А потом пришли вы, придумали эти ваши шары, и как-то просто, шаг за шагом, стало понятно, что и представители великих держав могут чего-то не знать. Что они тоже боятся. А еще мы поверили, что не на одной только храбрости держится Севастополь, и от этого стала легче ноша, расправились плечи. Спасибо, штабс-капитан!

Я стоял, слушал и не знал, что сказать.

В глубине души мне нужны были эти слова, нужно было услышать, что все не зря. Но вот они прозвучали, и я не понимал теперь, что делать дальше. С другой стороны, Анна Алексеевна ведь про это и говорила. Как растерялась, но потом, почувствовав лишь шанс на победу… Выдохнула, расправила плечи и продолжила делать то, что должно.

— Спасибо, — я не удержался и крепко обнял девушку. — Пора!

— Что пора?

— И мне расправить плечи. Ведь, как известно, чем они шире, тем большую ношу можно унести. А я хочу взвалить на себя очень много.

— Штабс-капитан, вы… очень странный.

Я улыбнулся, а потом, отпустив напряжение и просто сосредоточившись на деле, поспешил обратно к «Ласточкам». Зачем мне конь или повозка, если у меня есть гораздо более быстрый и надежный способ оказаться на месте.

* * *

Адмирал Корнилов все утро носился между бастионами. Он