— Я з-здравом-мыслящий ч-человек!

«Вот поэтому Жене и удается говорить с местными, — подумал Клим. — Она не считает их рассказы сказками. Не ставит себя выше них. Не смеется над ним».

— Кто мог дать это Жене?

— Н-не з-знаю.

— Кто может знать?

— Н-не з-знаю.

Клим устало потер глаза. Снова клонило в сон. За последние двое с половиной суток он в общей сложности нормально спал шесть часов. Этого было мало. Он глянул на часы. Обход должен был закончиться не раньше полудня. Пойти вздремнуть немного?

— Как поговорить со студентами?

— З-зачем?

— Они могут знать что-то о том, где позавчера была Женя.

— Я м-могу с-собрать…

— Соберите. К половине четвертого сможете?

— Д-да.

— Я приду.

Клим встал. Опустил диктофон в карман ветровки. Проследил за тем, как Семен Владимирович отвел взгляд. Уже много лет как Женя перестала ругаться на царящие в научной среде порядки. Вздыхала тяжело и бросала устало: Бог им судья.

И Клим решил, что пусть оно так и будет. В конце концов, он был следователем и его задачей было докопаться до правды, а не выносить приговор.

семнадцать лет назад

Тем летом Женя сначала уехала в экспедицию, затем сразу на какой-то этнический фестиваль сугубо для своих, а потом на неделю к отцу. А у Клима выдался аврал на работе, и они почти не общались. Иногда по вечерам, ужиная в пустой квартире чем-нибудь очень простым, Клим начинал ощущать, как не хватает взгляда напротив, и возможности рассказать Жене, какой дурдом творится вокруг. В самых общих чертах, разумеется, и только из забавного, ужасы он предпочитал оставлять при себе. А забавного хватало. Два сотрудника лаборатории при целебне, где выращивали в медицинских целях дурман-траву, решили испытать на себе ее действие, ночью пробрались на поле и попытались стянуть оттуда несколько цветков. Не смутило их даже то, что они точно должны были знать: поле охраняется. На усталый вопрос следователя, а почему, собственно, они не взяли из лаборатории семена и не прорастили их дома (разумеется, вопрос был задан вне протокола), эти искатели острых ощущений лет под сорок честно признались, что дома их бы за такое поколотили жены…

В ответ Женя поведала бы ему, что происходит у них в университете, как мало в науке осталось самой науки, а потом бы махнула рукой и тоже рассказала пару забавных историй что про преподавателей, что про студентов…

Но сила недосыпа перебивала тоску, Клим падал на незаправленный с утра диван — если уж совсем по чести, то он вообще не помнил, чтобы собирал и вообще заправлял его тем своим первым рабочим летом, — и мгновенно засыпал. И ему ничего не снилось… А утром вставал часов в шесть, завтракал бутербродами и бежал на работу. Он мечтал о декабрьском отпуске. Никуда не поедет. Будет спать с утра до вечера, а потом с вечера до утра, и так все две недели…

По пятницам с мужиками с работы выбирались то в баню, то в бар, то в бильярд. Как-то раз играли в футбол — защищали честь своего отдела. Клим забил гол и подумал, что обязательно найдет у кого-нибудь видео и сбросит Женьке. Пусть гордится. Яков со Златой наконец-то поженились, чем его очень даже успокоили: не смотря ни на что Клим все переживал, что эта рыжая чертовка бросит его брата.

Сама Женя почти не писала и не звонила, на его звонки отвечала рассеянно, но ни на что не жаловалась, и Клим, в какой-то момент задумавшись, решил, что, наверное, у нее там происходит что-то поинтереснее, чем он. Кольнуло, конечно, но жизнь вокруг кипела и требовала его деятельного участия, и ощутить себя выкинутым на обочину у Клима не вышло. Тем более Женя ему ничего не обещала и ничего не была должна. Он хотел свободы для себя, и не мог требовать при этом от нее сидеть подле. Да и понимал: это будет уже не она.

Женя вернулась за неделю до начала учебного года. Перемену Клим увидел сразу. Ее природная худоба приняла совсем нездоровый вид, она в основном молчала и не бросилась демонстрировать свои находки, как это было всегда. Над кроватью у Жени была развешена коллекция из вещиц, которые она привозила с практики и из экспедиций: какие-то маски, амулеты, украшения, даже небольшой бубен… В этот раз Женя не стала ничего вывешивать. Вручила ему костяной кулон на кожаном шнурке, и на этом все закончилось. А еще она не кинулась готовить, радуясь тому, что наконец-то оказалась на своей кухне. Клим подождал сутки — ну, устал человек с дороги, — подождал вторые… А потом принялся кормить их обоих всем тем же, чем питался в ее отсутствии сам: полуфабрикаты и что-то уже готовое, что надо было просто разогреть, перехваченный по дороге домой фаст-фуд, пельмени бесконечные… Каждый раз, когда он ставил перед Женей тарелку, она благодарила, но почти всегда возвращала ее едва тронутой. На прямой вопрос, что происходит, Женя ответила, что поездка выдалась сложной, и ей просто нужно немного отдохнуть. Больше Клим расспрашивать не стал, хотела бы — рассказала сама.

Вопреки своему обыкновению работать по ночам, нынче она стала много спать. Пару раз Клим заходил в ее комнату, когда она вроде как работала, — они сняли двухкомнатную квартиру, как только оба начали зарабатывать, — но она резко опускала крышку ноутбука, а потом и вовсе стала держать дверь комнаты закрытой.

Клим, у которого уже успел сформироваться какой-никакой послужной опыт, мысленно составил список того, что с ней могло произойти. Пункты были один другого хуже. Он старался себя не накручивать. Выходило плохо.

Так прошло три недели.

А потом вечером он вернулся домой и обнаружил, что в квартире пахнет едой. Настоящей, а не всем тем, что пыталось себя за нее выдавать. Не удержавшись, ринулся на кухню. Женя стояла у плиты и ворочала лопаткой плов в кастрюле.

— Привет, — кивнула она, увидев его. — Будешь есть?

Клим голодно сглотнул и немедленно подтвердил, что будет. Кинулся переодеваться и мыть руки, по-другому Женя его за стол не пускала.

Женя поставила перед ним полную тарелку плова и миску с овощным салатом (он ощутил, что сейчас прослезится) и села