моей жадности. Хуже будет, если я закажу, а до конца не съем. Вот это действительно не приветствуется. Немецкая бережливость, ничего не скажешь.

К семи идем в ресторан, он еще не заполнен. Как правило, к вечернему ужину немцы собираются часам к восьми. Но оживленность в ресторане уже чувствуется.

Нам достается столик в уютном маленьком зале, увешанном старинными портретами. Ну как тут блюда в меню выбирать?! Мы с мужем не можем оторвать глаз от лиц на стенах. Такое впечатление, что на какое-то мгновение оказались в начале прошлого столетия. Со стен на нас задумчиво и грустно смотрели городские и деревенские жители. Морщинистые лица, добрые глаза, шляпы с перышками. А вот на картине семейная пара, очень преклонного возраста, сидят, взявшись за руки, и с грустью смотрят на художника. Теперь уже на нас, словно говоря: «Жизнь прожита, она была длинная и разная и вот уже подходит к концу. Почему? Почему так быстро? Кто из нас уйдет первым? Как остаться в одиночестве?» Никуда не торопясь, мы рассматривали эти живые картины и даже не заметили, что возле нас уже давно стоял официант.

– Может, все-таки сделаете заказ? А потом рассматривайте наших постоянных жильцов себе на здоровье, – с улыбкой произнес он.

– Оторваться невозможно. Музей просто. И эффект присутствия потрясающий. Они у вас тут, часом, но ночам не бродят? Уж больно живо смотрятся.

– Да, да, это так, работаю тут давно, а сам привыкнуть не могу. Вхожу в зал, и он никогда не бывает пустой, здесь всегда полно народу, – он кивает на стены, – даже не по себе как-то. А про ужин – давайте я вам посоветую, не против?

– Будем благодарны.

– У нас прекрасный тыквенный суп-пюре, потом возьмите ягненка с нежным картофельным пюре, разочарованы не будете. Про десерт поговорим позднее. Идет?

– Хорошо.

– Воду, вино?

– Да, да, воду и вино красное, сухое, давайте тоже на ваш вкус. – Муж захлопнул меню, оно нам сегодня не пригодилось. Всегда лучше положиться на вкус знающего человека.

Официант уходит, мы остаемся в окружении незнакомых нам пожилых людей на картинах.

– Лена, а официант ведь прав, они действительно живые, эти люди на полотнах.

– Ну ладно, не пугай меня. Это еще освещение такое приглушенное, мебель старая дубовая. Надо же, как сохранен стиль. Но все-таки хорошо, что мы именно в этом зале. Пусть уж лучше эти старички на нас смотрят. Все лучше, чем убитые животные.

Ужин был отменный, все свежайшее, мясо мягкое, суп ароматный. Вино дополнило баранину как нельзя лучше.

Во время перемены блюд прочитали рекламный листочек об отеле-ресторане. Буклет был красочно оформлен фотографиями, сделанными в разные времена года. И природа, и ресторан. А главное, все – правда. Обычно как бывает – на картинке все и всегда лучше. Потом на место после такой рекламы приезжаешь, вроде и то, и совсем даже не то. А здесь все то.

Еще в каждой рекламке заголовок: «В нашем отеле-ресторане вас от души приветствует Изольда Грюнефельд».

– Ничего себе тетя! Сколько добра! Посмотреть бы на нее. Причем вот ведь интересно, всегда пишется: «Вас приветствует семья такая-то». И фотография семьи прилагается. Включая собак и младенцев. А здесь, значит, она единственная владелица. И фотографии нет. Интересно, а сколько ей лет? Скорее всего, почтенного возраста.

– А может, это и есть ее портрет? – Муж кивнул на особенно устрашающего вида картину на стене. После выпитого вина настроение у нас приподнятое, приведений с картин уже не боимся.

На десерт мы все же отважились, а после, тяжело передвигаясь после всего съеденного, подались в сторону гостиницы.

– Думаю, нужно немного пройтись, иначе просто не уснуть. – Муж взял меня под руку и увлек в сторону парка.

– Да, десерт, наверное, был все-таки лишним.

Мы гуляли по освещенным парковым дорожкам. По дороге никого не встретили, хотя ветки то и дело трещали по сторонам и каждый раз я испуганно вздрагивала, внимательно вглядываясь в темноту. Пытаясь отвлечься, все думала про ресторан-музей и богатую Изольду. Интересно все-таки, какая она.

Я знала в своей жизни одну женщину с именем Изольда. Естественно, если не считать бессмертного произведения «Тристан и Изольда». Изольда из жизни была совсем не похожа на свою тезку из книжки. Довольно крупная, высокая, с необыкновенно красивым лицом и очень организованная по жизни.

Изольда (Павловна) готовила меня к поступлению в институт, занималась со мной географией. У нее был определенный педагогический талант. Она так заинтересовала меня добычей каменного угля и медной руды, так вбила мне в голову, почему заводы по этой самой добыче находятся именно в том, а не в другом месте, что именно эту, самую, как мне казалось, нудную тему из географии я сдала при поступлении в институт на пятерку.

Изольда Московская жила вместе с мужем и взрослой дочерью в коммунальной квартире. Именно в этой комнате и проходили наши географические занятия. В первый же день я попыталась удивиться. Как же здесь могут жить три взрослых человека? На что Изольда мне ответила:

– Прекрасно.

И провела со мной экскурсию по периметру комнаты. Комната была вытянутой в длину, такую еще называли «трамваем». По одной стене друг за другом у входа стояли холодильник и круглый обеденный стол.

– Это у нас кухня-столовая, – объясняла Изольда.

Далее шла небольшая китайская ширма, за ней кровать дочери и тумбочка:

– Зона Любаши.

Тумбочка упиралась в огромное трехстворчатое окно. И уже по другой стене прямо от окна стоял большой старинный комод. Над ним зеркало. На комоде аккуратно размещались красивые шкатулки и фотографии в резных деревянных рамках.

– Это мои родители, – гордо вела экскурсию Изольда, – а это старший брат, он в Ленинграде живет.

Следом расположился платяной шкаф, стоящий не вдоль стены, а боком, отгораживая роскошную кровать родителей с медными набалдашниками. Напротив круглого стола высился дубовый буфет. Сквозь стеклянные дверцы была видна фарфоровая посуда.

– Ну согласись, очень уютно, у каждого свой угол, никто никому не мешает. И совсем даже не тесно. Или ты считаешь по-другому?

Я тоже так считала, у Изольды действительно было уютно. Вещей ровно столько, сколько необходимо, никакой захламленности, всем хватает места.

Я любила приходить в эту комнату. Несмотря на коммуналку, там не было бедности, не было чувства неловкости за маленькое пространство. Даже наоборот, сидя за круглым столом с тяжелой скатертью, я видела свое отражение в буфете и всегда думала, вот почему у моих родителей нет такой красивой старинной мебели. И чем диван и «стенка» лучше? И вот же люди живут все вместе в одной комнате, а спят на кроватях. А у нас трехкомнатная квартира, и приходится каждый вечер раскладывать диваны и стелить себе постель. Я даже иногда завидовала, что Изольда живет именно так.

И вот через много лет мне встретилась другая Изольда, владелица отеля, ресторана и всего этого антиквариата. Может, эти люди на портретах – тоже сплошь родственники, кумовья с зятьями? Из соседних городов.

Утром, придя завтракать в ресторан, я все оглядывалась по сторонам. Через час уезжать, а мы так и не познакомились с хозяйкой. При дневном свете уже не было этого эффекта присутствия духов старины. Картины и картины, статуи и статуи.

Уже когда мы допивали кофе, из коридора послышался страшный крик. По голосу немолодой мужчина ругал свою непутевую жену.

– Ты глупая баба! Куда ты смотрела! Ничего не можешь сделать, тебе ничего нельзя доверить! Это черт знает что!

И дальше в таком же роде. В ресторане завтракали еще пять-шесть человек. Все делали вид, что это их не касается, но, естественно, было неприятно.

Время от времени к нам в зал заходила какая-то абсолютно безликая женщина, быстро раскладывала свежий сыр, колбасу и уходила обратно.

Мужчина в соседнем помещении все так же продолжал свою пламенную речь.

– Интересно, он сам с собой разговаривает или обращается к кому-то? Вроде народа в ресторане больше нет. Ты что-нибудь понимаешь? – Мой Сергей вопросительно смотрел на меня.

Я перевела странные речи недовольного немца.

– По-моему, он все-таки имеет в виду вот эту самую разносчицу колбасы, – высказал свои предположения мой супруг.

Разносчица колбасы, шаркая ногами, в это время как раз принесла свежий кофе. Я посмотрела на нее внимательно. Ничем не приметная женщина, лет пятидесяти-шестидесяти (разобрать было сложно), в национальном баварском костюме, немного мятом и не очень свежем. Как, впрочем, и сама хозяйка костюма. Светлые волосы стянуты на затылке в нелепый пучок, неухоженные руки. Лица разглядеть было нельзя, женщина все время смотрела вниз.

– А ведь ты прав, все эти ругательства адресованы ей, смотри, как ей неудобно.

– Все, надоело! – Голос из соседней комнаты опять перешел на крик. – Я ухожу, пойду попробую разобраться сам! Но, думаю, бесполезно,