Лишь через два часа после окончания ласки я смогла проснуться, но голова моя была тяжела, а тело разбито. Адриан спал глубоким сном. Несколько минут я любовалась на его профиль, темневший на фоне светлых обоев, и размышляла в это время о том, что легкий интерес к приятному развлечению, каким я видела его поначалу, перерос в гораздо более сильное чувство… Мне пришлось принять решение. Я встала, бесшумно оделась и сбежала, послав на прощание в темноту нежнейший поцелуй.

Уже дома, оправившись от переживаний, я написала письмо, адресованное любовнику, о том, что тоже полюбила его, но не смогу более с ним видеться, поскольку обманула его и вовсе не свободна.

Так окончилась наша недолгая, но пламенная страсть. Мне кажется, я все сделала правильно?

Целую,

Сесилия.

Калькута, 18 февраля 18… г.

В нашу последнюю встречу Дора на прощание посоветовала мне хорошенько выспаться, поскольку на следующий день меня ожидало нечто необычное. Я послушно улегся спать рано и проснулся, когда еще не было пяти часов. Я умылся, оделся и собралася ждать чего-то или кого-то, но как только вернулся в комнату, то увидел в ней Амаллу, каким-то образом бесшумно проникнувшую внутрь. Она позвала меня за собой. У входа в дом стоял данди-паланкин родом из Бенгалии, куда мы и поместились вдвоем. Полторы мили мы проехали в молчании, на все мои вопросы девочка отвечала лишь смехом. Наша поездка окончилась у воды; прямо перед нами располагалась широкая лестница, ведущая к паровому катеру, явно кого-то ожидавшему. На палубе стояла индуска, замотанная в сари, я двинулся на борт и узнал в этой женщине Дору. По ее словам, костюм был ей привычен, она одевала его для работы в мастерской, а сегодня он помог ей остаться неузнанной.

Катер отплыл и начал быстро удаляться от берега; через полчаса мы уже миновали город и наблюдали, как из-за зарослей тамариска и манговых деревьев взошло солнце. О, это было воистину величественное и захватывающее действо! Мы с Дорой наблюдали за ним, стоя на палубе и схватившись рука за руку. У меня кружилась голова от всей этой красоты — и от девушки, находившейся рядом. Она выражала какое-то новое чувство, отличное от сладострастия и любовного безумия, которые я уже наблюдал; она смотрела на меня с невыразимой нежностью. Амалла спала на палубе, закутавшись в шаль.

Дора первая нарушила молчание, предложив мне перекусить. Яхта в этот момент замедлила ход, войдя в красивейшее озеро Хугли, раскинувшееся между плоских и зеленых пустынных берегов. Мы спустились в салон. Я попытался поцеловать Дору в губы, но она увернулась и начала говорить. Ее слова касались нас всех; но начала она с тирады, обличавшей ее саму в терминах порочности, испорченности, гордыни, своеволия и себялюбия. Она была такой для всего света, но лишь для Флоры оставалась настоящей — нежной, ласковой, любящей, преданной женщиной, готовой принести себя в жертву и готовая к сильным чувствам. И именно такая женщина была влюблена в меня — влюблена, по ее словам, больше всего на свете.

До встречи со мной Дора не предполагала, что может любить настолько сильно и что может любить бескорыстно, не ожидая ответного чувства взамен (она его действительно не ждала, желая тебе, Сесилия, всего самого доброго). Она сказала также, что любит меня таким, какой я есть, и хочет хотя бы на день стать «моей Дорой». Я не помню, что я сказал ей в ответ, поскольку в тот момент расплакался от нежности — я, циничный и легкомысленный инженер-математик! Дора увлекла меня в каюту и во время соития обнимала нежно и страстно, временами шепча: «Я люблю тебя… Еще, еще!.. Сделай мне ребенка!.. Я хочу от тебя…»

Когда мы вдоволь насладились друг другом, я вернулся наверх отдохнуть и оказался на палубе один рядом с накрытым чайным столом под двухслойным белым тентом. Через некоторое время вышла Дора — ослепительно красивая; сменившая костюм индуски на белую фланелевую рубашку, прихваченную на талии желтым пояском; ее волосы были красиво уложены вокруг головы, открытая длинная шея увенчивалась маленькой аристократической головкой. Она была похожа на Венеру, явившуюся Энею, и она была счастлива. Дора сказала, что не предохранялась и что чувствует, что у нее будет ребенок от меня. Она была достаточно свободна в своих поступках, чтоб не считаться ни с чьим мнением, и это давало ей право на любые безумства.

Мы выпили чаю, съели жареное мясо и немного тонких хрустящих крекеров. Я поинтересовался направлением нашего путешествия и узнал, что место зашифровано, но прибудем мы туда через полтора часа и будем там совершенно одни.

Нисколько не слукавив, я сказал своей спутнице, что хотел бы провести вот таким образом с ней всю жизнь. Дора пошутила насчет тебя — и я тут же ответил, что в компании будет веселее — в компании с Дорой, тобой, Флорой, Мод, Терезой и с Линой тоже. Если добавить к этому списку Амаллу — получилось бы целое общество!

Дора достала акварель и рисовальные принадлежности и разрешила мне делать все, что угодно — есть, спать, развлекаться с Амаллой. Я выкурил сигарету и остался сидеть, наблюдая за Дорой и каждым ее движением. Тем временем маленькая индуска всеми силами привлекала внимание к себе; она принесла мне большую подушку, на которую я облокотился и по моему приглашению устроилась у меня между ног, прижавшись щекой к груди. Я подтянул ее к себе и поцеловал в губы. Эта индийская девочка была просто прелестна: еще толком не сформировавшаяся, но уже подающая надежды — с выразительными глазами, шелковистыми волосами, лицом арийского типа, отличавшимся от нашего лишь смуглым цветом кожи. Эта смуглость ничуть ее не портила, но делала похожей на бронзовую статуэтку. Ее груди были маленькими, но крепкими, пушок внизу живота — густым, но шелковистым. Я прикоснулся пальцами к ее бутону, и девочка тотчас же изогнулась под моей рукой, сделав томные глаза. Я удостоверился, что мы на палубе только втроем и никто не может нас видеть; затем продолжил играть пальцами, одновременно целуя девочку в разных местах. Когда она в последний раз изогнулась, я оставил ее и отправился к Доре с комплиментом относительно ее ученицы. В ответ она рассказала историю Амаллы: оказалось, в одиннадцать лет ее лишил девственности ее приятель, затем она попала к Доре, которая научила ее всему, что могло бы понадобиться хозяйке. Но при всем при этом девочка не растеряла хороших душевных качеств и вполне была способна на преданность и любовь. Дора хотела вывезти ее в Европу и дать там образование, поскольку девочка была очень умна. Одно тревожило благодетельницу — будет ли маленькая дикарка более счастливой, если ввести ее в наш европейский мир?

Внезапно наш разговор был прерван сильной вонью — мы проезжали мимо импровизированного крематория, устроенного на берегу местными жителями. Это был огромный костер и сложенная из дерева конструкция с покойником, возвышавшаяся посреди него. Я заметил, что от жара у усопшего согнулись ноги в коленях, и один из участников церемонии лупил по ним палкой, что не вызывала ровно никаких эмоций у наблюдателей. Вокруг костра кружила толпа грифов — любителей полакомиться трупами. К счастью, ветер дул в нашу сторону не постоянно.