Анфисы склонил одного за другим ко сну. Дольше всего Морфею сопротивлялась Лиза. В любой другой раз она бы наверняка дождалась полуночи, но сегодняшний день был слишком богат на события, и девочка утомилась. Дочитав историю до конца и обнаружив, что все дети мирно спят, Анфиса уже собиралась пойти в свою спальню, как вдруг дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошел мужчина средних лет.

Под глазами купца залегли глубокие тени – свидетельство того, что он уже долгое время не спал как следует. Во всем его облике чувствовалась невероятная усталость: и в опущенных плечах, и в ссутуленной, должно быть, когда-то широкой спине.

Еремеев поприветствовал Анфису слабым кивком, жестом попросил сохранять молчание, а потом, стараясь двигаться как можно тише, подошел к каждому из мирно спящих детей и трогательно поцеловал их в маленькие лбы и щечки. Зрелище это было до того удивительное и так сильно не вязалось с представлениями Анфисы о хозяине, что ей потребовалось несколько раз моргнуть, чтобы убедиться, что она сама не уснула вместе с детьми.

Когда купец Анфисой уже выходили из детской, Ванечка открыл было глаза. Все еще находясь в полудреме он спросил, уедет ли папа завтра утром. Еремеев заверил сына, что весь следующий день проведет с ним, и только, когда малыш снова улегся на подушки, Еремеев вышел из комнаты вслед за гувернанткой.

– Анфиса Алексеевна, от всей души благодарю вас за то, что позаботились о моих детях в это непростое для всех нас время. Наверняка у вас есть множество вопросов ко мне, и я постараюсь ответить на каждый, но, с вашего позволения, уже завтра. Валюсь с ног.

Девушка с пониманием кивнула, пожелала купцу доброй ночи и отправилась в свою спальню. Завтрашний день обещал быть по-настоящему интересным.

***

После полуночных бдений все в доме просыпались неохотно, за исключением разве что Анфисы, которая сгорала от любопытства и не могла дождаться новостей о поисках Татьяны. Гувернантка первой спустилась в столовую, но уже вскоре к ней присоединился Александр, экономка, а затем и сам Еремеев в сопровождении детей и няни. Было решено, что разговор состоится в просторной гостиной. Когда все, кроме Александра, расселись, Еремеев начал рассказ:

– Боюсь вести пространные разговоры я не обучен. Поэтому вынужден сказать все как есть. Долгое время я искал Татьяну в Москве. Были некоторые свидетельства, что она отправилась именно туда, возможно, даже по своей воле, так как требований от похитителей я так и не получил… Но вот уже вторую неделю никаких новых сведений у полиции нет, и, хоть все эти сыщики требуют от меня терпения, боюсь, они просто не могут признаться, что зашли в тупик и сами уже не знают, что предпринять…

Тут купец отвел глаза от смотревших на него домашних. Было видно, что ему больно, по-настоящему больно признаваться в своем бессилии. Видя, что Петру Ивановичу тяжело говорить, все замерли в неловком молчании и только бойкая Катя не удержалась и робко спросила:

– Неужели Таня больше не вернется домой? Она хотя бы жива?

– Я не могу ответить на эти вопросы, родная. Нам остается только надеяться.

Еремеев нежно потрепал дочь по голове и потом снова обратился ко всем собравшимся:

– Мне хочется верить, что еще не все потеряно, прошу вас, если кто-нибудь получит какое-нибудь сообщение от Тани или лица, уверяющего, что ему известно о ее местонахождении, тут же сообщите об этом мне. Сейчас важна любая зацепка. И если за время моего отсутствия кто-то из вас узнал или обнаружил что-то хоть сколько-нибудь подозрительное, молю, дайте мне знать.

Анфиса замерла в нерешительности. Слова купца казались искренними, и сам он вел себя не иначе, как следует вести убитому горем отцу. Но если все именно так, как говорит Еремеев, то почему Татьяна сбежала? И почему только Анфиса обратила внимание на подвенечное платье в спальне девушки? Решив, что от небольшого промедления вреда не будет, гувернантка вознамерилась присмотреться к поведению Еремеева повнимательнее и лишь после, если он оправдает доверие, поделиться с ним своими размышлениями и подозрениями. Ее продолжали мучать записи из дневника, а также то немаловажное обстоятельство, что в ночь исчезновения Тани ключ от верхнего замка был исключительно у купца и экономки.

О подвенечном платье она пока решила промолчать.

***

Первым открытием Анфисы с момента появления купца в доме стало необъяснимое сходство между ним и Александром. Помимо таких вещей как жесты и манера изъясняться, которые вполне можно было объяснить тем обстоятельством, что Александр рос в доме купца и как большинство детей перенимал привычки окружавщих его взрослых, было и еще кое-что поистине удивительное. Комплекция, черты лица и даже разрез глаз Еремеева и его управляющего были как будто схожи. Мужчины походили друг на друга, как иной раз двоюродные кузены или даже братья. Хотя Анфиса быстро списала это на одинаковую стрижку и манеру одеваться, которые, по мнению девушки, могли сделать практически близнецов из совершенно посторонних друг другу людей. В конце концов, не было ничего удивительного в желании управляющего походить на своего покровителя.

Удивительным было полное взаимопонимание между мужчинами. Обсуждая рабочие моменты за столом, они частенько договаривали друг за другом целые предложения и, казалось, используя минимально необходимое количество слов, могли обсудить любое, даже самое запутанное дело.

А дел, судя по всему, за время отсутствия Еремеева накопилось немало. Новые ввозные пошлины делали нерентабельным импорт целого ряда товаров, договоры на поставку которых были расписаны на несколько лет вперед. В трех пудах чая, который с таким трудом удалось привезти из Китая, обнаружили какую-то плесень. Торговый дом Еремеевых в Казани погорел и чуть ли не половина товара пропала не то в огне, не то на личных лабазах местного управляющего.

Анфиса искренне восхищалась энергичностью мужчин, которые ни минуты свободного времени не проводили в праздности. Ум их ежесекундно был занят решением множества вопросов. За столом более не было неловкого молчания, и Анфиса даже, казалось, поняла, отчего дети купца принимали пищу отдельно от взрослых. Это не купец избегал их по неведомой причине, на самом деле, Еремеев таким образом лишь проявлял заботу, понимая, какими скучными будут для девочек разговоры за столом. Однако, увидев Лизу за обедом, купец, казалось, искренне обрадовался и первые десять минут изо всех сил старался поддерживать пустяковую беседу о преимуществах туши перед акварелью. Но затем, получив очередное письмо от лакея (а письма нынче шли нескончаемым потоком), не без сожаления снова вернулся к обсуждению дел с Александром.

При этом управляющий очевидно старался держать дистанцию между собой и купцом, не позволяя себе обсуждать за столом что-либо, кроме работы. Анфисе все более и более казалось, что