– Здравствуй, Аксинья. – Давно ждала она в гости Якова Петухова, и ясным апрельским днем он пожаловал.

– Здравствуй. Проходи, – склонила голову молодая женщина.

– Как живешь, Аксинья?

– Да не жалуюсь. – Солнечный свет наполнил душу благостью, прогнал в темные закоулки все заботы.

– А я жалуюсь.

– На меня? – Когда-то давно Василий Ворон дружил с Яковом, Аксинья помнила их посиделки за рябиновой настойкой.

Староста скривил губы, это движение означало улыбку. Много морщин за зиму появилось на крупном, будто вырубленном из камня лице. Теплая зимняя шапка, толстый тулуп. Не признал приход весны Яков, закутался в зимние одежды.

– На тебя, на тебя…

Яков оглядел двор цепким взглядом.

– Гляди, крыша у тебя не чищена, в дом вешняя вода польется. Изба без хозяина как дитя без матери, голодное да неухоженное.

– Твоя правда.

– Сама ты жизнь попортила…

Аксинья молча кивнула. Ни оправдываться, ни спорить с Яковом она не собиралась.

– Мужик где твой новоявленный?

– Мужик? А, ты про Матвея… В хлеву он. Позвать?

– Позови.

– Матвей! – Измазанный парнишка в ту же минуту явился на окрик.

Не зря мать прозвала его Грязным, Матвейка умудрялся измазаться при всякой возможности. После работы в хлеву Аксинье приходилось следить за отмывкой рук, ног и лица, тереть вехоткой чумазую мордочку, стирать извозюканную одежку.

– Здравствуй, Матвей.

Мальчик настороженно разглядывал высокого, плотного мужчину, склонившегося над ним. Глаза в проталинах морщин, крупный нос, русая борода лопатой прикрыла грудь.

– Здравствуйте.

– Ты откуда такой взялся?

Аксинья открыла было рот, но Яков махнул рукой. Она осеклась.

– Я с… издалека.

– Родители твои кто?

– Матвей да Мария.

– В деревне нашей жили?

– Ага. – Матвейка зашел в лужу и утаптывал ее края, ноги заляпались жидкой грязью до колен. Аксинья вздохнула: опять стирки целый ворох, нет управы на этого мальчишку.

– А сейчас где родители?

– Померли.

– Оба?

Он кивнул.

– Не врешь?

Матвей мотнул головой. Вранье – грех, и Яков смотрит в самую душу, но лучше солгать, чем к отцу… Матвею окаянному вернуться.

– Значит, надо тебя приписать к нашей деревне. Мал еще, но скоро мужиком, значит, податной единицей будешь.

Матвейка кивнул, исподлобья зыркнул на старосту. Яков молчал, разглядывая мальчишку.

– Тетя, пусти, – не вытерпел Матвейка. – Тошка зовет на реку – ледостав кликать.

– Рано еще, недели через две, не раньше.

– Отпустиии…

– Иди, долго не бегай. Ты мне нужен будешь.

Матвейка просиял и как был, голоуший, побежал к Федотовым.

– Шапку надень, торопыга. – Аксинья догнала парнишку, нахлобучила на лоб выцветший колпак.

Яков не уходил, стоял, осматривался, пощипывая бороду.

– Тетка, значит?

– Тетка. А как ему звать меня. Не мамкой же.

– Ну-ну, – неясно ответил Яков Петух и ушел, кивнув на прощание.

Так Матвейка, сын Феди Ворона, стал законным жителем деревеньки Еловая.

Аксинья теперь не узнавала племянника. Совсем недавно слыл он угрюмкой, слова лишнего не скажет, всех сторонился, держался подальше от детей. А сейчас подружился с Тошкой, всякую свободную минуту они бегали по деревне, дурачились. Георгий брал в лес обоих сорванцов, учил мужицким хитростям: как петлю на зверя насторожить, как лук простенький смастерить…

Любовь чудеса творит с детьми. Мальчонка не вспоминал уже про Матвея, причинившего ему столько горестей. Принял, усвоил для себя одну вещь – Федор Воронов и Мария дали жизнь ему. И будто вычеркнул из памяти своей черное прошлое.

* * *

– Я есть хочу. – Матвей дочиста вылизал миску с жидкой похлебкой.

– Терпи, голубчик. Выпей травяного настоя. Он сил придаст.

– Он горький. В горле застревает… Мерзко.

– Ишь какой балованный выискался!

Аксинья боялась этих слов, боялась пустых мисок, боялась голода. На исходе Великого поста семья доскребала остатки из сусеков. Как жить дальше, молодая хозяйка не ведала. Оставшись без мужских рук, Анна, Аксинья и Софья в прошлом году засеяли рожью и ячменем малый участок, собрали небольшой урожай, попорченный ливнями и ранними заморозками. На огороде выросли капуста, репа, лук с чесноком, горох. В палисаднике за домом уродились черная, красная смородина и рябина. Но этого оказалось недостаточно для того, чтобы прокормить бабу, мальчика да младенца.

– Матвейка, ты взрослый. И успел немало перенести. Пойми, что скудная еда – не моя прихоть, а необходимость. Иначе не доживем до лета.

Мальчик внимательно посмотрел на Аксинью и кивнул кудрявой головой.

– Благодарим Тебя, Христе Боже наш, – начала Аксинья.

– Ты насытил нас земных Твоих благ, – подхватил мальчик с кислым видом.

Аксинья наскоро вымыла миски, стряхнула со стола несуществующие крошки – все подобраны племянником. И Сусанна с каждым днем все ненасытнее. Маленький рот жадно впивается в материну грудь, а молоко жидкое, прозрачно-белое от худоедения. Отец Сергий разрешал кормящим бабам есть скоромную пищу. А толку-то, если солонина и требуха давно съедены?

В хлеву недовольно мычала молодая телка Веснушка, вздымая худые бока. Старая корова заболела прошлой осенью, ее прирезал Гошка Заяц. Молодую телку берегли как дитя, кормили сладким сеном, делились запасами овощей, молили святого Афиногена, покровителя скота, о заступничестве. Веснушка, Веся, как прозвал ее Матвей, косила тоскливые влажные глаза на хозяев и заунывно мычала.

– Потерпи, солнышко, – гладила ее Аксинья щеткой, счищала комья старой рыжей шерсти. – Чуть потеплее станет, травка вырастет, и заживем!

– Веська, – приговаривал с другой стороны Матвей, оглаживая животину. – Мы дождались весны.

Телка, казалось, понимала, о чем говорят хозяева, тыкалась в грудь мальчишке умной мордой, вылизывала его грязную рожицу шершавым языком.

– Ииихиих. – Аксинья не сразу поняла, что странный звук – это смех Матвея.

Накануне Пасхи выпал снег. Невинная завеса скрыла грязную мешанину дорог, лужи, слякоть. Старики дивились возвращению зимы, искали в том предзнаменования.

– Недоволен Бог, много грешим. Потому саван набросил на землю. Ждите наказания. – Маланья многозначительно вскидывала перст, но кроме малолетнего ее внука Илюхи никто всерьез ворчунью не принимал.