Какой-то частью души я ненавидел Перл за это, а Захлера зато, с какой легкостью он подстроился к ней.

— Ладно, — сказал я, в конце концов. — Давайпоговорим с ней. Что мы теряем?

Мы дождались, пока она прекратила работу и сложила все ведрав одну большую башню. Мышцы у нее лоснились от пота, и осколки сломаннойпалочки перекатывались под ветром, дующим снизу, из подземки.

Она посмотрела на нас и наших собак.

— Ты очень хороша, — сказал я.

Она выставила подбородок в сторону ведра, стоящего дном внизи наполовину заполненного мелкими деньгами, и продолжала укладываться.

— Вообще-то мы интересуемся, не хочешь ли ты поиграть снами.

Она покачала головой, быстро мигнув несколько раз.

— Этот угол мой. На год.

— Эй, мы не собираемся его у тебя отнимать, —сказал Захлер, размахивая свободной рукой. — Мы говорим о том, чтобы тыиграла в нашей группе. Репетиции, запись и все такое. Станешь знаменитой.

Меня аж перекосило. «Станешь знаменитой» — самыйнеубедительный аргумент в пользу чего угодно.

Она пожала плечами, легким таким движением.

— Сколько?

— Сколько… чего? — переспросил Захлер. Однако яуже понял: речь шла о том, что давило на меня весь день.

— Денег, — ответил я. — Она хочет, чтобы ейплатили за игру с нами.

Он вытаращил глаза.

— Ты хочешь денег?

Она сделала шаг вперед, вытащила из кармана удостоверениеличности и помахала им перед лицом Захлера.

— Видишь это? Тут сказано, что я зарегистрирована имогу на законном основании играть в подземке. Пришлось попотеть передкомиссией, чтобы получить это. — Она убрала карточку и еле заметновздрогнула. — Вот только я не спускаюсь туда больше.

Она пнула ногой ведро с деньгами, издавшими резкийметаллический звук, похожий на кашель.

— Здесь семьдесят — восемьдесят баксов. С какой стати ябуду играть даром?

— Bay! Ну, прости.

Захлер потянул своих псов прочь, бросив на меня такойвзгляд, словно она жаждала нашей крови.

Я, однако, не двигался, глядя на ведро с деньгами, точнее,на банкноты, трепещущие наверху. Их там было пять — и наверняка легко могланабраться и сотня. Она имеет полное право запрашивать деньги. Весь мир вертитсявокруг денег, только недоумки не понимают этого.

— Ладно, — сказал я. — Семьдесят пять зарепетицию.

Захлер замер, снова выпучив глаза.

— А сколько за выступление?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Сто пятьдесят?

— Двести.

Я вздохнул. Слова «не знаю» только что стоили мне пятидесятибаксов. Вот так всегда с деньгами: нужно знать или, по крайней мере, вестисебя, будто знаешь.

— Хорошо. Двести.

Я протянул руку, чтобы обменяться с ней рукопожатием, но онапросто вручила мне свою визитную карточку.

— Ты сбрендил, Мос? Перл с ума сойдет, когда узнает,что должна платить барабанщице.

— Ей ничего не придется платить, Захлер. Я буду.

— Ага, ну да. И где, интересно, ты возьмешь семьдесятпять баксов?

Я опустил взгляд на собак. Они с глупым видом таращились наводоворот Таймс-сквер — ну, чисто туристы из Джерси. Я попытался представитьсебе, как разыскиваю клиентов, хожу от двери к двери, типа Захлера, вешаюобъявления, разрабатываю расписание. Ни за что.

Мой план был гораздо лучше.

— Не беспокойся об этом. У меня есть идея.

— Да уж конечно, не сомневаюсь. А как насчет «Страт»?Ты не накопишь денег на гитару, если два-три раза в неделю будешь отстегиватьпо семьдесят пять баков.

— Подумаю об этом, когда объявится ее владелица. Еслиобъявится.

Захлер испустил вздох, не зная, как быть.

Я взглянул на карточку: «Алана Рей, барабанщица ». Никакогоадреса, просто номер сотового, но если она в состоянии заработать сотню баксовв день наличными, сомневаюсь, чтобы у нее не было крыши над головой.

Это оказалось так просто — нанять ее, в миллион раз проще,чем я воображал. Никаких разговоров о предпочтениях, о последующей славе или отом, кто всем заправляет. Просто несколько чисел — я ей, она мне.

Деньги сделали все это таким легким.

— Мос, ты сводишь меня с ума. Ты, типа, самыйприжимистый парень на свете. У тебя нет собственного усилителя, и за шесть летты лишь дважды сменил струны.

Это правда. Я всегда дожидался, пока они начнут ржаветь уменя под пальцами.

— А теперь ты собираешься платить сотнидолларов? — продолжал Захлер. — Почему бы не поискать другуюбарабанщицу? С настоящими барабанами, которой не придется платить.

— И которая так же хороша?

— Может, и нет. Но Перл говорила, что у нее естьнесколько на примете.

— Мы не должны, чуть что, бегать к ней. Мы сказали, чтосами решим эту проблему. Поэтому платить буду я… И не говори Перл о деньгах,ладно?

Захлер застонал:

— Bay, теперь я въехал. Ты хочешь платить этой девушке,чтобы она была обязана тебе. Хочешь, чтобы это была твоя барабанщица, неПерл. — Он покачал головой. — Жутко тупая логика, Мос.Предполагается, что мы станем группой.

— Перл уже платит за место для репетиций.

— Что для нее тьфу, пустяк! Ты хочешь состязаться врасходах с девушкой, которая живет в многоэтажном доме! С лестницей!

Я перевел взгляд на свои разношенные ботинки.

— Это не состязание, Захлер. Просто бизнес.

— Бизнес? — Он рассмеялся. — Что ты понимаешьв бизнесе?

Я посмотрел ему в лицо, ожидая встретить испепеляющийвзгляд, но он был просто сбит с толку. Я и сам не понимал себя, по крайнеймере, не полностью, но твердо знал, что должен взять какую-то часть группы подконтроль. Если позволить Перл решать все и платить за все, где-то по пути мы сЗахлером можем стать парой закадычных друзей, не более того.

— Просто не говори ей о деньгах, идет?

Он удивленно таращился на меня, псы в беспорядке вилисьвокруг его ног. По-моему, он спрашивал себя, в своем ли я уме, не собираюсь лизагубить все предприятие; я почувствовал, что нахожусь на грани того, чтобыпотерять его. Ну и пусть — если он и вправду думал, что я настолько безнадежен.Может, лучше разбежаться сейчас, чем позже.

Но, в конце концов, он еле слышно сказал:

— Ладно. Как хочешь. Я не скажу Перл, что ты платишь. Ядаже сам готов внести долю из «собачьих» денег.