Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Салазар увидел в японской оккупации Португальского Тимора веский предлог для уступки союзным державам базы на Азорах, получив от британцев новое вооружение для своей хиреющей армии и гарантии защиты африканских колоний. На умеренные немецкие протесты диктатор ответил метафорической прозой, едва ли понятной даже переводчикам. Немцы так и не напали на азорскую базу. Почему? Потому что, как уже говорилось, они добились от Португалии продажи вольфрама: плотность и тугоплавкость делали его идеальным элементом для твердых сплавов, используемых в военной промышленности и не только. Когда в 1944 году Министерство иностранных дел Великобритании крайне официальным тоном призвало португальское правительство заблокировать экспорт вольфрама в Германию, Лиссабон ответил возобновлением нейтралитета, что привело к полному эмбарго для всех воюющих стран.
Война затронула и повседневную жизнь португальского народа, хотя ее в значительной степени обеспечивало сельскохозяйственное производство. Для того чтобы обеспечить распределение товаров первой необходимости, в августе 1943 года началось нормирование питания, что привело к образованию длинных очередей в крупных городах. Можно сказать, что запущенный Салазаром в 1941 году план «Производить и экономить» оказался наполовину неудачным. Более того, в разгар конфликта Салазару пришлось столкнуться с внутренним военным восстанием под руководством полковников Мариу Пессоа и Карлуша Селважема, но он сумел справиться с мятежом с помощью мирных переговоров (успех которых был обеспечен в том числе уступкой Азорских островов в качестве военной базы союзных держав). Он также провел второй конгресс Национального союза и сформировал новое правительство с Марселу Каэтану во главе колоний. В то время как Европа рушилась под ударами американских, британских, немецких и итальянских бомбардировщиков, португальский диктатор в 1944 году открыл в Лиссабоне виадук в честь средневекового мореплавателя Дуарте Пачеко Перейры и новый национальный стадион (с тех пор 10 июня отмечается как национальный праздник).
В Португалии англичане и немцы противостояли друг другу с помощью перехватов, любительских радиостанций, секретных полетов, дуэли BBC и Берлинского радио, ложных слухов, клеветы и махинаций. Не обошлось и без мимолетных появлений подводных лодок с обеих сторон, особенно тех, которые пытались контролировать Гибралтарский пролив. Гостиницы в столице различались по политическим пристрастиям. Так, Avenida Palace и небольшие отели Duas Nações, Atlântico, Tivoli, Suiço и Vitória считались пронацистскими, в то время как Metropole, Europa, Grande Hotel do Estoril, Palácio Estoril и Aviz были просоюзническими. Управляющие гостиницами, метрдотели, шеф-повара, а также простые лифтеры или официанты предлагали различную конфиденциальную информацию в обмен на щедрые чаевые. Именно отели стали вместилищем секретного, таинственного, беспорядочного и сложного мира, мира любовных и шпионских закоулков. Ход войны заставил агентов тогдашней ПВДЕ усиливать наблюдение за теми или иными объектами, поддерживать отношения с британской контрразведкой или прислушиваться к предложениям гестапо, плохо обращаться с беженцами (особенно евреями) или поддерживать их. Некоторые секретные агенты поддавались очарованию того или иного отеля, поэтому не придавали значения очевидным политическим наклонностям хозяев. И, следовательно, в ресторанах английские и американские дипломаты и военные могли встретиться с немецкими и итальянскими. В некоторых случаях приглашение на коктейль от американского посольства волшебным образом совпадало по времени с прибытием немецкого министра.
Позже, в условиях холодной войны, Лиссабон оставался благодатной почвой для шпионажа – почти нейтральным полем, пригодным для встреч и обмена новостями. На смену нацистам пришли британцы и американцы, ставшие хозяевами города.
Вопреки расхожему мнению, Лиссабон времен Салазара был и столицей разврата: в конце 1940-х годов там насчитывалось до 10 000 зарегистрированных проституток. Это была такая же официальная профессия, как и любая другая: она требовала соблюдения налоговых правил и санитарных норм (например, проститутки должны были посещать «Дом здоровья» раз в месяц). Секретные новости просачивались в вестибюли из тайных комнат борделей.
Кроме того, это был город развлечений и бизнеса – с танцами, балами, вечеринками. Когда разгорелась война в Африке, многие проститутки последовали за молодыми военными и перебрались в колонии. Со второй половины 1940-х и до 1960-х годов Португалия стала центром секс-туризма для мужчин и женщин, а также для гомосексуалов: в Алгарве, Фигейра-да-Фош, Синтре, Эшториле они ни в чем не нуждались. Зачастую это была молодежь, ехавшая на знаменитые прибрежные курорты в специальные туры – чтобы лишиться девственности. Британский певец Клифф Ричард превратил свой дом в Кинта-ду-Муинью (недалеко от города Албуфейра) в легендарное место для вечеринок, а британские деятели шоу-бизнеса проводили свои каникулы на Мадейре.
1 января 1963 года португальцы с любопытством наблюдали за закрытием борделей в соответствующих районах – в Байрру-Алту в Лиссабоне (еще накануне вечером крикуны зазывали клиентов на улицах) или в Порту, где находились модные публичные дома под названиями Lola do Palácio и Miquinhas da Boa. Вместе с «официальной» проституцией канул в Лету мир сутенеров, исполнителей фаду, воров и продавцов всего на свете. Даже шпионы почувствовали, что лишились почвы под ногами. Сопротивлялись разве что карнавалы – однако они и без того были не чета бразильским, а теперь и вовсе переместились на глухие окраины, куда не могла добраться репрессивная система. Несколько дней царили вычурные наряды, зрелища и разврат, а затем все возвращалось на круги своя.
Послевоенные страхи
Когда пришло известие, что перед берлинским бункером обнаружен труп Гитлера, португальские власти решили приспустить флаги на общественных зданиях. Тейшейра де Сампайю, генеральный секретарь Министерства иностранных дел, утверждал, что это обычная практика в случае смерти главы иностранного государства, с которым у Португалии имелись дипломатические отношения. По стране расползлось всеобщее возмущение – до такой степени, что Сампайю попросил отставки у Салазара. Тот ответил ироничной запиской: «Все, что ни делается, – все к лучшему». В конце концов, нейтралитет был удачным ходом португальского диктатора. Если не считать захвата японцами (после непродолжительной голландско-австралийской оборонительной оккупации) Португальского Тимора, Салазар не понес никакого ущерба от Второй мировой войны и сумел сохранить все свое колониальное наследие, включая такие лакомые куски, как атлантические архипелаги.
Стабильность Португалии теперь была одной из приоритетных задач США и Великобритании, боровшихся с советским влиянием в Европе. По мнению дипломатов этих двух стран, в Португалии не существовало сколько-нибудь влиятельной фигуры, способной возглавить возможное свержение режима. Поэтому было принято решение включить Португалию в состав новых послевоенных организаций, которые тогда формировались, – НАТО и ЕАСТ (Европейская ассоциация свободной торговли). Рассчитывая на скорый конец диктатуры, антисалазаристские движения тоже оживились: раздавались требования многопартийности и отмены цензуры. С одной стороны, демократические силы стремились закрепиться в Западной Европе, с другой – коммунисты настаивали на жестком соблюдении границ. Послевоенные выборы закончились, как обычно, фарсом. У Салазара были все возможности, чтобы приступить к великим преобразованиям, в которых нуждалась страна.
Добро пожаловать, монархи!
Одним из последствий прекращения военных действий стал приезд свергнутых или бежавших монархов. Так было с Умберто II Савойским; Каролем II Румынским; Миклошем Хорти, витязем Надьбаньяи, регентом Венгрии до 1944 года; Иоанной Савойской, вдовой Бориса III Болгарского, умершего в 1943 году, и сестрой Умберто II, вместе с сыном Симеоном II Болгарским; Хуаном Бурбонским, претендентом на испанский престол; графами Парижскими, претендентами на французский престол. И это если не считать аристократов – самых разнообразных князей и герцогинь, – изгнанных из зарождающихся демократических или социалистических республик. Салазар не противостоял этому «цветнику из королей» под солнцем Атлантического побережья, между Эшторилом и Кашкайшем, – напротив, он считал это актом «узаконивания» страны.
Отношения между