лети в спину возмущенный голос Алинки. — А меня подождать?

Я недоуменно оглядываюсь.

Из машины выглядывает Алина:

— Дай минуту!

И опять прячется в машину.

Роман привез Алину? Перевожу на него взгляд, а он вытаскивает из багажника желтый рюкзак Алинки и какую-то коробку в белом полупрозрачном пакете.

И шагает к крыльцу.

Рожа — невозмутимая.

— Ты Алину привез? — спрашиваю я, когда он подходит к ступеням.

— Как видишь, — поднимается на несколько ступенек. Смотрит на меня и хмыкает. — Одна радость. Поделки из листочков, палочек, шишек и всякого другого дерьма на тебе.

Вот он уже на крыльце. Протягивает рюкзак, а я, как бы сказала Варя, жестко туплю. Я не ждала Алинку.

— Или мне самому занести? — предлагает Роман и немного прищуривается.

— Нет, — я нервно и несдержанно выхватываю рюкзак, и наши ладони все же соприкасаются мизинцами.

И на моей коже будто остается ожог.

— Я сама занесу, — закидываю рюкзак на одно плечо. Тяжелый. — Что в коробке?

— Листочки, веточки и несколько жутких ежей из шишек и пластилина, — протягивает пакет с коробкой. — И, пожалуйста, Лер, никакой острой лапши. Алинка уже на этой неделе ее ела. У нас с ней уговор — раз в неделю.

— Почему она с тобой не осталась?

— По-моему и так все ясно, Лер, — в голосе Романа проскальзывает холодная и острая сталь. — Теперь так и будет. Одна у меня, вторая у тебя.

Я аккуратно забираю пакет с коробкой у Романа, который оправляет рукава пиджака, вглядываясь в мои глаза:

— Слушай, я тогда на этой неделе попытаюсь Варе показать новую школу. Алинка согласна перевестись. Ты с Варей говорила по этому поводу?

— Нет, — честно и немного раздраженно отвечаю я. — Ты думаешь, школа ее проблема?

— Я тебя понял, — разворачивается, вновь безапелляционно обрывая мои возмущения. — Я сам поговорю.

— И тебе о многом с ней придется поговорить! — зло выплевываю я. — И смена школы — это тоже твоя ошибка! А еще тебе надо не только с дочерьми говорить!

— Я в курсе своих ошибок, — даже не оборачивается, — но спасибо, что напомнила. Я так понимаю, — на последней ступеньке он все же оборачивается, — ты хочешь со мной поскандалить и порадовать соседей новыми сплетнями? Я, конечно, потом тебе помогу продать квартиру.

— Алина! — повышаю голос, уязвленная замечанием Романа. — Все, я домой!

Глава 21. Когда станет понятно

Лепить надо не только ежей из шишек, а целую лесную деревню с хижинами и даже рынком.

Разминаю в пальцах пластилин:

— Алина, нельзя проконтролировать взрослого человека.

Молча склеивает вместе веточки.

— И если уж на то пошло, то лучше бы для всех нас было, если бы вы с Варей вместе жили сначала у меня пару недель, потом у отца. Это бы и была та самая совместная опека, о которой мы и договорились.

— Нет, мам, — подхватывает новую веточку со стола.

— Вы с Варей должны быть вместе, а не раздельно.

— Может быть, потом, — пожимает плечами. — Не сейчас.

Приклеиваю кусочками пластилина скорлупки фисташек к желудю. Это должна быть мышка.

— Что значит потом?

— Когда все будет понятно.

— Алина, — начинаю терять терпение, — поясни, пожалуйста.

— Когда будет понятно, что с папой, — поднимает на меня мрачный взгляд, — и с Наташей.

Я чуть свою уродливую мышку с большими ушами не роняю. От взгляда Алины по спине пробегает холодок.

И сейчас она очень похожа на отца.

— В каком смысле? — тихо спрашиваю я. — А разве с ними не все понятно, Алина? Он покупает дом для Наташи, которая скоро родит ребенка…

— Я Наташу так и не видела, мама, — тихо по слогам повторяет Алина и взгляда не отводит, — и папа о ней ничего не говорит. И дом он давно хотел, мама. Разве нет? Это ты не хотела уезжать из этой квартиры.

— А где тогда Наташа?

— Я не знаю. Она сейчас с нами не живет.

— Я ничего не понимаю, — растерянно говорю я.

— Вот я и говорю, мама, когда все будет понятно, — Алина берет очередную веточку.

Тянусь к кучке желудей.

Рома запер Наташу в каком-нибудь подвале, пока та не родит, а после отберет ребенка?

Он действительно может так поступить с молодой матерью?

Боюсь, что да.

Либо Наташа пока тоже выжидает развития событий. Девочки свыкнуться с мыслью, что родители развелись, дом купят, обустроят детскую, и тут явится она. Уже с розовощеким младенцем на руках.

Зачем ей сейчас лишний стресс от девочек-подростков, которые начнут ее изводить, верно?

Она должна доходить положенный срок в спокойствии и без вот этой беготни Алины и Вари.

— Бесит! — рявкает Алина и ломает склеенные веточки, а затем отбрасывает их в стороны. Скрещивает руки на груди, раздувает ноздри и отворачивается, повторяя. — Бесит!

— Алина…

— Кому все это надо?! — указывает на кривые и косые поделки. — Мне не надо! Получу двойку и ладно!

Кажется, я поняла, почему Роман был раздражен, когда говорил о веточках, шишках и пластилине.

Злость на отца в Алине перевесило ее благоразумие.

— Ты же отличница, Алина, — осторожно начинаю я.

— Буду двоечницей!

Замолкает, скрипит зубами и, насупившись, возвращается к клею и веточкам:

— Она же уже скоро родит, да?

— Должна.

Опять ломает веточки, поджимает губы и молчит. Может, правда к херам собачьим весь этот лесной городок? Какие к черту ежики и хижины, если у нас тут в семье такая трагедия творится?

— Я знаю, что это из-за меня ты больше не можешь… что из-за меня… — по щекам катятся крупные слезы детской вины, — ни братика, ни сестрички…

— О, господи, — сгребаю Алину в охапку. — Алина, просто так случилось. Никто не виноват. Милая моя…

— Я хочу, чтобы мы опять все были вместе, — воет в мою грудь.

— Теперь все будет иначе, Алина, — задерживаю дыхание, чтобы самой не разрыдаться. — Не будет вместе, и нам надо это принять.

Если Роман мне ничего не