нужды в лесоматериалах, еде и других ресурсах из других мест[46]. (Интересно, что по мере того, как уменьшались ресурсы города и увеличивалось число военных походов, римское сельскохозяйственное божество, Марс, стало богом войны.)

Уильям Кронон в работе «Мегаполис природы» описывает похожие отношения между городом и его природным окружением. Он показывает, что большие сельские районы вокруг Чикаго, житницы Америки, с течением времени появились для предоставления услуг этому городу; поселения на пролегавшем недалеко фронтире возникали не в изоляции от Чикаго, но были неразрывно связаны с городом и подпитывались его нуждами. «Главный сюжет Запада XIX века – это распространение экономики большого города путем создания всё более разработанных и глубинных связей между городом и сельской местностью», – отмечает Кронон[47]. Таким образом, история города «должна быть в то же время историей сельского населения и мира природы, в котором расположены большой город и сельская местность».

По мере роста и расширения большие города оказывают невероятное давление на окружающую их среду, высасывая материалы и ресурсы со всё более удаленных территорий по мере того, как истощается земля и ресурсы. Например, когда исчезли леса Миннесоты, рубка переместилась в Британскую Колумбию. (Подобная экспансия воздействует на коренное население: племя манданов с верхней Миссури было уничтожено оспой, переданной поселенцами, обустраивающими свои участки.)

Спустя какое-то время города по всему миру построили инфраструктуру для перевозки питательных веществ из одного места в другое. Одни культуры конфликтовали с другими из-за ресурсов, земли и пищи. В XIX и начале XX века были разработаны синтетические удобрения, заложившие основу для массового интенсивного промышленного земледелия. Почва теперь давала бо́льшие, чем в природе, урожаи, но с некоторыми тяжелыми последствиями: она в беспрецедентных масштабах подвергалась эрозии, лишаясь богатого питательными веществами верхнего плодородного слоя. Совсем небольшое число мелких фермеров возвращает теперь местные биологические отходы в почву как главный источник питательных веществ, а промышленное сельское хозяйство не делает этого почти никогда. Более того, синтетические удобрения часто загрязнены большим количеством кадмия и радиоактивных элементов из фосфоритов – опасность, о которой фермеры и местные жители, как правило, не осведомлены.

Но некоторые традиционные культуры хорошо понимали ценность потока питательных веществ. Веками в Египте река Нил каждый год заливала берега, оставляя после паводка обильный слой ила в долинах[48]. Начиная примерно с 3200 года до нашей эры крестьяне в Египте создавали систему оросительных каналов, по которым плодородная вода Нила текла на их поля. Они также научились сохранять запасы пищи на время засухи. Египтяне веками максимально увеличивали эти потоки питательных веществ, не перенапрягая землю. Постепенно, по мере того как британские и французские инженеры в XIX веке стали приезжать в Египет, сельское хозяйство перешло на западную методику. После завершения в 1971 году строительства Асуанской электростанции ил, обогащавший Египет на протяжении веков, стал собираться за бетонной плотиной, а египтяне застроили домами некогда плодородные территории, предназначавшиеся для посевов. Дома и дороги драматически боролись за место с земледелием. Сегодня Египет производит менее пятидесяти процентов собственного продовольствия и зависит от импорта из Европы и Соединенных Штатов.

В течение тысячелетий китайцы совершенствовали систему, которая предотвращает засорение пищевой цепи патогенными микроорганизмами и удобряет рисовые поля биологическими отходами, в том числе сточными водами[49]. Даже и теперь в некоторых сельских домохозяйствах ожидают, что отобедавшие гости «вернут» питательные вещества, прежде чем уйдут, и это обычная практика у крестьян платить хозяевам, наполняя резервуары своими телесными отходами. Но сегодня и китайцы перешли на системы, основанные на западной модели. И, как и Египет, они становятся всё более зависимыми от импорта продовольствия.

Человек – единственный вид, который черпает из почвы огромное количество питательных веществ, необходимых для биологических процессов, но редко возвращает их в годном к использованию виде. Наши системы больше не предназначены для того, чтобы возвращать питательные вещества обратно, кроме как в малых объемах на местных уровнях. Сплошная вырубка леса ускоряет эрозию почвы, а химические процессы, применяемые как в земледелии, так и в промышленности, ведут к их засолению и закислению, способствуя ежегодному истощению почвы в двадцать с лишним раз большей площади, чем создает природа. Требуется около пятисот лет, чтобы почва могла нарастить дюйм богатого микроорганизмами и питательными веществами слоя, а в данный момент мы теряем почвы в пять тысяч раз больше, чем ее образуется.

В доиндустриальной культуре люди вели себя расточительно. Большинство продуктов, которые могли бы безопасно разложиться, они выбрасывали, сжигали или закапывали в землю. Исключение составляли металлы: они считались настолько ценными, что их переплавляли и использовали вновь. (Их можно назвать первыми техническими питательными веществами.) Но по мере развития индустриализации потребительская манера поведения сохранялась, несмотря на то что большинство произведенных предметов нельзя было больше употреблять. Во времена дефицита признание ценности технических материалов возникало вновь; люди, выросшие в период Великой депрессии, например, были экономны, повторно используя банки, посуду, алюминиевую фольгу, а во время Второй мировой люди берегли резиновые ленты, алюминиевую фольгу, сталь и другие материалы, необходимые для нужд промышленности. Но как только более дешевые материалы и новые синтетики наводнили послевоенный рынок, для промышленности стало менее затратно производить алюминий, пластик, стеклянные бутылки или упаковку на центральном заводе и развозить их, чем строить локальную инфраструктуру сбора, транспортировки, очистки и переработки вещей для повторного использования. Подобным же образом в первые десятилетия индустриализации люди передавали, чинили или продавали старьевщикам отслужившую бытовую технику: плиты, холодильники и телефоны. Сегодня большинство так называемых товаров длительного пользования выбрасывается. (Кто же сейчас станет чинить дешевый тостер? Легче купить новый, чем возвращать его производителю или искать кого-нибудь, кто бы починил его на месте.) Одноразовые продукты стали нормой.

Например, вы никаким образом не сможете полностью израсходовать свой автомобиль, и, хотя он изготовлен из ценных технических материалов, вы ничего не сможете с ними сделать, когда автомобиль закончит свое существование (если вы не художник джанк-арта). Как мы уже говорили, эти материалы теряются или утрачивают свои качества даже при ресайклинге, потому что автомобили с самого начала не предназначены для эффективной, оптимальной переработки в качестве технических питательных веществ. В самом деле, промышленность проектирует продукты с запланированным устареванием – то есть со сроком годности примерно до того момента, когда потребители, как правило, хотят их заменить. Даже вещи с действительным потенциалом потребления, такие как упаковочные материалы, зачастую преднамеренно проектируются так, чтобы не разлагаться в обычных условиях. На самом деле упаковка может прожить намного дольше защищаемого ею продукта. Там, где сложно достать ресурсы, люди продолжают творчески повторно использовать материалы для получения новых продуктов (например, резину старых автомобильных шин для изготовления сандалий) и даже энергии (сжигают синтетические материалы в качестве топлива). Подобная креативность естественна, адаптивна и может быть существенной частью жизненного цикла материала. Но пока такое использование игнорируется актуальным промышленным проектированием и производством, которые, как правило, воздерживаются от всяких мыслей о дальнейшей жизни продукта. В подобных случаях вторичное употребление зачастую может быть небезопасным, даже смертельным.

Монструозные гибриды

Горы отбросов, вздымающиеся на свалках, вызывают растущую озабоченность, но количество этих отходов и место, которое они занимают, – это не самая большая проблема проектов, организованных по принципу «от колыбели до могилы». Бо́льшая проблема – это питательные вещества, ценная «пища» и для промышленности, и для природы, которые загрязняются, расходуются, утрачиваются. Они утрачиваются не только из-за отсутствия соответствующих систем их извлечения. Они также утрачиваются потому, что многие продукты, которые мы в шутку называем продуктами Франкенштейна или (с извинениями перед Джейн Джекобс) монструозными гибридами, – это смешение технических и биологических материалов, ни один из которых нельзя сохранить после того, как они выходят из употребления.

Обычный кожаный ботинок – это монструозный гибрид. Одно время кожу для ботинок дубили с помощью растительных химикатов, что относительно безопасно, поэтому отходы от этого производства не представляли собой реальной проблемы.