– Это право имеет каждый человек. Что бы ты хотел лично для себя? Как я видела, ты живешь не очень богато, хотя и имеешь некоторые дорогие вещи… У тебя даже коня нет.

– Уже есть. Я купил его за три с половиной серебряных динара.

– Какую клячу можно купить за эту цену? Может быть, тебе подарить благородного скакуна? Дом в центре Бештауна? Большую ферму с плодородной землей в Кабарде?

Я едва сдержался, чтобы не улыбнуться:

– Спасибо, княжна. Мне ничего не нужно. Скакун – это прекрасно. Но я не люблю ездить верхом.

– Как же ты всю жизнь преодолевал далекие расстояния?

– В детстве ездил на велосипеде. Потом… – Я замолчал, решив не распространяться об автомобилях, летающих повозках, коврах-самолетах и прочих механических и колдовских приспособлениях. – Потом – как придется…

– А у меня, между прочим, есть велосипед! – радостно воскликнула княжна. – И я не люблю на нем ездить. Совсем как ты на лошади. Крутить педали и сохранять равновесие тяжело. Я подарю его тебе!

Зал ахнул, Заурбек состроил такую кислую мину, что я даже не стал отказываться от царского подарка. Здесь, где все детали приходилось делать вручную или везти за тридевять земель, велосипед действительно был огромной ценностью. Он стоил больше, чем породистый скакун, столько же, сколько приличный дом в центре Бештауна. Насколько я слышал, в Славном государстве производили велосипеды. Но продукты передовых технологий никогда не продавали в больших количествах за границу. Ведь соседи могут посадить на велосипеды солдат, и из безобидного средства передвижения они превратятся в мощный фактор, усиливающий вражескую армию.

По мановению руки девушки несколько джигитов скрылись, и через несколько минут в зал вкатили изящный велосипед с настоящими надувными камерами, сделанными из каучука, жирно смазанной цепью и прямым рулем. В кожаное сидение были вплетены золотые и серебряные нити, как в роскошное конское седло. Раму и руль украшали золотые накладки, инкрустированные драгоценными камнями. Велосипед был стильным, но чересчур ярким. Понятно, что эта машина была ручной сборки и наверняка стоила целое состояние.

– Спасибо, – поклонился я. Такие подарки делаются нечасто.

– Опробуешь? – спросила княжна. Отчего бы и нет? Я подошел к велосипеду и хотел было выкатить его на улицу, когда Валия предложила:

– Прямо здесь.

Свободного места между креслами было более чем достаточно. Поставив на педаль только одну ногу, я оттолкнулся, поднялся в низкое для меня седло, разогнался, маневрируя между креслами, проехал по залу, круто развернулся, въехал на возвышение, где стоял трон и кресла приближенных советников, подняв для этого переднее колесо велосипеда. Джигиты и телохранительницы княжны восхищенно вздохнули.

– Теперь я убедилась, что ты вырос во дворце, – улыбнулась Валия. – Никто здесь не владеет велосипедом с таким искусством…

В свое время я неплохо ездил, но никогда не увлекался трюкачеством. А сейчас только проделал самые простые маневры. Впрочем, разубеждать княжну я не собирался. Пусть думает, что хочет.

– О делах мы поговорим позже, когда ты отдохнешь, – заявила княжна. – Аудиенция окончена. Тебя поселят в отдельных апартаментах рядом с казармами.

– И моего друга Лакерта – тоже, – заявил я.

– Не хотелось бы мне привечать предателя, – холодно бросила Валия.

– Надеюсь, что он хороший человек. Просто попал в затруднительное положение, – объяснил я.

– Ты можешь водить дружбу с кем угодно и приглашать этих людей к себе, – коротко кивнула княжна.

Мне такого заявления было достаточно. Ведь я не просил выписать на Барда довольствие с воинских складов…

По дороге к малым корпусам бывшего санатория «Родник» обиженный Лакерт тихо, но горячо проговорил:

– Хорошо быть чистенькой и благородной, когда немалая власть и богатство достались тебе на блюдечке после отца! Мне приходилось знавать проституток, которые были гораздо более благородными и человечными, чем эта княжна… И содержательниц притонов, которые добились всего сами!

– Если бы она была немного глупее и чуть менее благородна, тебе не удалось бы избежать петли, – усмехнулся я. – В целом же я с тобой согласен. Но советую держать язык за зубами. Здесь, похоже, каждый стремится только к тому, чтобы подслушать ближнего своего…

Жить в бывших апартаментах санатория «Родник» оказалось приятно. Правда, джакузи давно проржавело и его выбросили, заменив обычным корытом. Зато в одноэтажном домике с высокими потолками, предназначенном для приема высоких гостей, работала канализация и водопровод.

Мне доводилось отдыхать в «Роднике» много лет назад, когда здесь располагался санаторий, а не казармы гвардейцев. Тогда я жил на шестом этаже, в двухместном номере, и об апартаментах даже не мечтал. Стеклянные двери на фотоэлементах отъезжали в сторону перед каждым отдыхающим, в переходе между главным и четвертым корпусом зеленел зимний сад… Сейчас стеклянные двери заменили на стальные ворота. Переход обрушился или был разрушен, а водопровод не выжимал воду даже на второй этаж. В концертном зале гвардейцы упражнялись в фехтовании. Бассейн на третьем этаже сохранился, но как резервуар питьевой воды. Воду в него таскали ведрами провинившиеся. Лишь в столовой по-прежнему питались – только не отдыхающие, а гвардейцы.

Бард Лакерт старался лишний раз не высовываться на улицу. Время от времени он порывался уехать в Китай, но я не хотел его отпускать. Молодой вор мне понравился и мог оказаться полезным. А за пределами Бештауна ему грозили серьезные опасности. Земля давно стала местом, не приспособленным для прогулок.

Пока мой товарищ читал книги из богатейшей библиотеки княжны, валяясь на мягком диване в гостиной (апартаменты включали четыре комнаты, кухню и ванную), я катался на велосипеде по городу и поднимался на Машук. Пешеходные дорожки поддерживали в порядке – на вершине горы стоял важный в стратегическом отношении наблюдательный пост. Местные смотрели на мой велосипед с восхищением. Но никто не просил покататься и даже не пытался заговорить.

Через два дня после того, как мы поселились в Бештауне, с утра пораньше, пока я не уехал из дому, в дверь постучали. Лакерт опасливо вздрогнул и потянулся к мечу.

– Если нас решат убить, то убьют, – успокоил я его, открывая дверь.

На пороге стоял высокий седобородый мужчина в черной рясе. Поверх нее – большой серебряный крест на тяжелой серебряной цепи. На голове – круглая черная шапочка. В руках – прямой деревянный посох чуть пониже самого мужчины. Гладкий, без рисунков и украшений. Почти что палка, только хорошо отполированная и с металлической набойкой снизу.

– Здравствуйте. – Он склонил голову.

– Здравствуйте, батюшка, – ответил я, отступая в гостиную. – Проходите, садитесь.

Брови священника удивленно поползли вверх. Он вошел и опустился на краешек дивана, не выпуская посоха он из рук.