тюрьму, мы на данный момент и, я надеюсь, только на короткое время являемся жертвами обстоятельств. И скажи на милость, что это за теории заговора!

— Так сложились обстоятельства? Неужели вы верите в случайные совпадения? Да кто сегодня верит в это? Послушайте, все подстроено и идет по плану, и совпадений не бывает даже в племенах Амазонки. Если человека съели пираньи, это не значит, что так сложились обстоятельства, это значит, что так ему на роду было написано некоей высшей субстанцией. Для этого туземца высшей силой был его тотем, а вот кто является высшей силой для нас? Конечно, государство!

— Господь, — воскликнул Божо, но я сделал вид, что не услышал его, и продолжил.

— Оно, государство, предписывает нам способы поведения и управляет нашей жизнью с помощью механизмов социального, финансового, медицинского и психического контроля. Вот почему я говорю вам, что отсутствие свободы — это первый шаг к размышлению о ней. Свобода сама по себе является ложной категорией, потому что ее не существует. Свободы нет, в отличие от рабства и тюремного заключения, потому что то, что принимается за нее в рамках некоей условности, то есть в рамках определенного государства, ею на самом деле не является. Если у вас есть номер социального и медицинского страхования, а также банковский счет, вы несвободны. Свободы не существует, если у вас есть имя и фамилия, ее нет, если вы думаете, что живете свободно. Даже если Бог и существует, вы опять-таки не свободны, потому что он над вами и управляет вами. А хотите знать, что такое свобода? Свобода — это свободное плавание в бесконечности галактики. И при этом у вас в голове не должны проноситься никакие мысли. А поскольку такая свобода достигается редко или не достигается никогда, то мы должны довольствоваться воображаемой свободой, которая невозможна. Например, я думаю, что если выйду из магазина, то освобожусь. Но от чего? Я освобожусь, выйду из тесного пространства, но застряну в более широком, но все таком же тесном пространстве, застряну в людях, обычаях, повседневных ритуалах, городских легендах и мифах. Поэтому для меня не имеет значения, свободен я или нет, потому что свободы не существует. Она миф!

— Эй! Эй! — прошептала Веда, — хватит. Пожалуйста, давайте сосредоточимся на деле.

Но Божо так легко не сдавался.

— В ваших доводах я узнаю анархизм, потому что если не существует законов и правил поведения, то у нас действительно не остается другого выбора, кроме как сожрать друг друга или, как ты говоришь, парить во вселенной. Что касается свободы в связи с Богом, мы, может быть, об этом когда-нибудь поговорим, когда будет время, а до тех пор не впадай в панику и пессимизм, — сказал Божо, — разберемся и с этим, у меня знакомых много. Так что обращайся, если тебе что-нибудь понадобится… а сейчас не паникуй и иди отсюда… или ляг, вздремни чуть-чуть, а потом мы решим, что будем делать!

— А что мы можем сделать, Божо? Еще несколько часов, и рассветет, а потом откроются магазины, придут хозяева, придет и наш хозяин, нас поймают с поличным и конец. Меня в тюрьму и вас в тюрьму!

По всему было видно, что эти мои доводы совершенно не убедили Веду, потому что, пока я говорил, я заметил, что она снимает браслеты с одной руки и надевает на другую, а потом отводит руку в сторону, чтобы посмотреть на расстоянии, идет ей так или нет. Вдобавок она все время красила губы, хотя был полумрак.

Мы набрались храбрости, то есть это я набрался храбрости, необходимой мне в такие моменты, и предложил найти общее решение, приемлемое для обеих сторон.

— Оливер, каких обеих сторон?

— Моей и вашей.

— А почему ты думаешь, что мы вдвоем — Веда и Божо — это одно, а ты другое?

Я не сказал того, что думал: Божо на словах слишком легко расправляется с государственными законами и готовится сделать то же самое с законами небесными, а Веда то его защищает, то ведет себя так, будто ей все по барабану.

14.

Собравшись с духом, мы на четвереньках выползли в торговый зал.

Все трое остановились, выстроившись в ряд.

Перед нами большая стеклянная дверь, а по обеим сторонам слева и справа — витрины. Дверь посередине. В комментариях не было необходимости. Мы понимали друг друга молча. Знали, что нужно лечь и, по возможности, не дышать, чтобы, если кто-нибудь придет, нас не увидел. Так мы и сделали. Мы были похожи на пресмыкающихся.

Я попытался посмотреть, что происходит на другой стороне улицы, но, распластанный, был слишком прижат к полу, чтобы что-то увидеть. Было ясно, что кому-то из нас рано или поздно все равно придется встать. И этим кто-то стал я.

Я встал.

— Ты куда?

— Хочу кое-что проверить!

Очень осторожно я сначала встал на колени, постоял несколько секунд так, потом в полусогнутом положении и, наконец, выпрямился. Я выждал несколько мгновений, готовый в любой момент снова распластаться на полу, если кто-нибудь появится и заглянет в витрину. Никто не появился, никто не прошел мимо. Я огляделся и заметил в углу изящный маленький стул с позолоченными ножками, взял его, отнес к двери, забрался на него и стал рассматривать верхнюю часть двери, пытаясь определить, есть там камера или нет. Не нашел, слез со стула и снова лег рядом с моими товарищами по несчастью. Сказал им, что мое техническое образование настолько слабое, что я не могу понять, как работает эта дверь, поэтому лучше сломать ее, потом — ноги в руки и — врассыпную, кто куда.

Эта моя идея сначала была встречена в штыки, но потом Веда и Божо о чем-то посоветовались между собой, и он спросил меня, что мы будем делать, если после того, как мы разобьем стекло, включится тревога. Мое объяснение было простым: когда группа быстрого реагирования приедет на место, мы уже будем далеко. Учитывая, что в магазине ничего не пропадет, охрана сделает вывод, что стекло разбил какой-нибудь хулиган или просто пьяница, и закроет дело.

А если все-таки что-то пойдет не так? Вдруг мы не сумеем разбить