к нему практически вплотную, услышал позади себя какой-то странный шорох. Обернулся. И чуть не обомлел от ужаса: по наклонной плоскости прямо на них катилась граната.

Что делать?

Всю свою, пока ещё не самую долгую, но, по всем христианским канонам, довольно-таки праведную жизнь, он, в первую очередь, руководствовался единственно верным русским принципом: «Сам погибай, а товарища выручай».

И на этот раз тоже не собирался отступать от собственноручно утверждённых правил.

– Ложись! – заорал Плечов и бросился вперёд, чтобы, сбив с ног растерявшегося Яшу, в ту же секунду накрыть его своим тренированным телом.

Как ни странно, то же самое проделал и Степан Давыдович; только тот избрал объектом своей защиты народного комиссара государственной безопасности БССР. Хочешь не хочешь, деваться-то некуда: так положено по Уставу!

Неизвестно, уцелел ли бы кто-то из них, если б граната попала в свободное пространство между прутьями решётки и продолжила свой гибельный путь дальше, но она, к счастью, ударилась об железную преграду и тотчас взорвалась.

Наших героев взрывной волной отбросило далеко назад, и, пока улеглась пыль, они молча возвращались к жизни: ощупывали рёбра, клацали зубами и «включали мозги».

А когда включили, поняли, что бедняга Хованский лежит на прежнем месте и не шевелится.

Цанава положил палец на его сонную артерию и тихо констатировал:

– Всё!

Странное зрелище. Странное и страшное. Ни капли крови, ни ран, ни ссадин, ни царапин – вообще никаких видимых повреждений.

А человека нет.

Точнее, тело его есть… Две руки, две ноги, голова, туловище…

А душа?

То ли её и не было с момента рождения, как утверждают товарищи атеисты. То ли она просто ненадолго отлучилась и ещё вернётся.

А, может, и вовсе – вышла навсегда. Помытарствует рядом со своими земными оковами ещё дней сорок – и отлетит в вечность…

14

Цанава психовал.

Яша молчал.

И лишь один Плечов излучал абсолютное спокойствие и стопроцентную уверенность в себе, в очередной раз демонстрируя недюжинное умение сохранять самообладание в самых сложных – порой абсолютно нечеловеческих условиях.

Чего беспокоиться?

Он уже не раз бывал в опасных переделках и всегда выходил из них целым и невредимым.

А раз так, то никаких оснований полагать, что нынешнее приключение закончится как-то иначе, не так, что ли, благополучно, как все предыдущие, – не было и нет!

– Итак, братцы, в сложившихся обстоятельствах у нас с вами осталось не так уж и много пространства для манёвра, – окончательно беря инициативу в свои крепкие руки, начал размышлять вслух он. – Рассмотрим два, лежащих на поверхности (в переносном смысле этого слова!) варианта нашего возможного поведения. Первый: мы поднимаем хай: начинаем стрелять из всех видов оружия, стучим по решётке, и ждём, когда нас услышат…

– У этого пунктика есть один маленький, но очень паршивый изъян, – уголками рта улыбнулся Лаврентий Фомич. – Как только мы начнём шуметь, здесь сразу появятся те, кто уже бросил в нас гранату.

– И второй, – как ни в чём не бывало продолжал учёный. – Разворачиваемся и на всех парах стремимся в обратном направлении… А там, как бог даст…

– Всё-таки хорошо, что я распорядился поставить стражу у входа в подземелье, – потихоньку возвращался к привычной линии поведения нарком, быстро наполняясь бодростью и врождённым оптимизмом. – Надеюсь, с нашими несвижскими товарищами ничего не случилось, и они по-прежнему несут боевое дежурство там, где мы их оставили.

– И я того же мнения, – поспешно согласился Яра. (Любая здравая мысль, даже чужая, всегда находила необходимую поддержку в его душе.) – Атаковать вооружённый караул на нашей территории враги вряд ли посмеют. Не созрели ещё! Не набрались, так сказать, достаточной наглости.

– Правильно! – поддержал философа Цанава и принялся цитировать великого вождя, правда, не очень уместно и умело: – «Всякая власть только тогда чего-то стоит, если она умеет защищаться». А наша родная рабоче-крестьянская уж точно за себя постоять сумеет!

– Простите, дорогой Лаврентий Фомич, что вмешиваюсь, но Владимир Ильич имел в виду не власть, а революцию, – не удержался от колкости Плечов, которого коробило, когда кто-то начинал хоть чуточку искажать марксистко-ленинское наследие.

Спорить и возражать нарком не стал, понимая, что с дипломированным философом лучше не связываться. Однако пару аргументов в своё оправдание нашёл молниеносно:

– Но ведь революция для того и делается, чтобы взять власть. Значит, ничего я не напутал, не исказил! Совсем ты меня сбил с толку, Ярослав Иванович… Уже и не помню, на чём мы остановились?

– На том, что пуститься в обратный путь будет правильней и безопасней, чем поднимать шум и, таким образом, вызывать огонь на себя!

– Точно… – согласился Цанава. – Осталось только решить, что делать с нашим погибшим другом. Впрочем… Нести его с собой мы вряд ли сможем, так что придётся пока оставить его тело здесь. Надеюсь, что ещё до вечера поднимем Стёпана на поверхность. И похороним с воинскими почестями.

Яков Семёнович молча кивнул и сказал:

– Тогда идём быстрее.

– Погоди немного… – притормозил его нарком. – Документы оставлять нельзя. Оружие тоже. Плечов, возьми пистолеты. А винтовку я сам понесу.

– Не надорвётесь, товарищ нарком?

– У тебя есть какое-то иное предложение?

– Есть. Давайте осчастливим трёхлинейкой Яшу – он всё-таки помоложе вас будет…

– Штатским нельзя. Нажмёт случайно на спуск или проткнёт кого штыком, отвечать кто будет?

– Вы!

– Вот видишь.

– Я с оружием умею обращаться, – обиделся Пекун. – И даже боевой опыт имею. Помогал нашим в тридцать девятом. Во время народного восстания в Скиделе[23]. Я там как раз в командировке был.

– Ты? – в глазах у Цанавы появилось удивление. – А с виду не скажешь…

Это он сказал вслух.

А про себя подумал: «Почему в наших документах об этом ничего нет? М-да… Всё же лучше не рисковать… Мало ли что может отчебучить этот тип?»

15

Как ни странно, никаких экстраординарных событий в тот день больше в Несвиже не случилось.

Но…

Даже об обыденных делах всё равно лучше рассказать по порядку. Итак…

Два доблестных последователя Дзержинского, как и прежде, несли службу у двери, ведущей в подземелье.

Хотя… Нет…

«Несли службу» – пожалуй, сказано чересчур громко, применительно к постыдному занятию, которым увлеклись караульные: они резались в карты на скамейке у костёла Наисвятейшего Божьего Тела[24].

Ведь, как утверждают партийные вожди – никакого Бога нет. А религия, как известно, – это «опиум для народа!»

К счастью для парней, Лаврентий Фомич, а с ним и все остальные члены небольшого коллектива золотоискателей, этого безобразия видеть не могли, ибо, как только изнутри «охраняемого» помещения начал доноситься посторонний шум, часовые немедленно