Внезапно Якоб осознал страшную реальность: кольцо лежит здесь, потому что Ханны больше нет. Ее убили – скорее всего, еще вчера, сразу после приезда. А все эти квитанции, и оркестр, и слова о душе были просто обманом. Ханна мертва… мертва…

Якоб замер, пораженный этой мыслью, потрясенный несчастьем. Вахман Отто, заметивший, что работник сидит без дела, шагнул к нему и обрушил на плечи Якоба удар кнута. Все в лагере боялись кнута Отто – от его ударов оставались шрамы, которые долго не заживали. Однако в эту минуту Якобу было все равно. Он не чувствовал боли, он был равнодушен к ударам вахмана. Его рука сжимала кольцо Ханны… Наконец, после какого-то удара, он осознал, что его бьют, и снова повернулся к разложенным на столе вещам. Снова принялся раскладывать их на отдельные кучки. Но теперь он делал это уже совершенно механически. Он мог бы и не выполнить приказания Отто, мог кинуться на вахмана, чтобы погибнуть от пули. Но оставалась еще маленькая надежда, что Ханна все-таки жива, что ее просто заставили снять кольцо. Надо будет вечером, после работы, сходить в женский барак и проверить. Да, проверить… Утвердившись на этой мысли, Якоб стал работать быстрее.

Между тем, пока вахман сосредоточил свое внимание на Якобе, другой заключенный, сидевший поодаль, незаметно взял со стола могендовид – ту самую звезду на цепочке, которую Бекман нацепил на другого эсэсовца, Вагнера. Отброшенная Вагнером в сторону, цепочка так и валялась на столе. Теперь этот символ иудейской веры, побывавший в руках нацистов, был осквернен. Очистить его мог только огонь. И еврей повернулся к печке и все так же незаметно швырнул могендовид в пылавшее в печке пламя…

Вечером Якоб, как и намечал, явился в женский барак. Барак был маленький – женщин в лагере было совсем немного. Они использовались в основном на обслуживающих работах. И долго они в бараке не задерживались – их уничтожали и набирали новых из очередного эшелона.

Якоб обошел весь барак, поговорил со всеми его обитательницами, и убедился, что ни Магды, ни Ханны здесь никогда не было. Да, они были убиты! Убиты в первый же день! Зачем же тогда ему оставаться в живых? Жизнь теряла для Якоба всякий смысл. И тем более невыносимо ему было смотреть на то подобие жизни, которое устроили себе заключенные. В гости к женщинам пришли мужчины, и кое-кто уже забрался на второй этаж нар и занимался там любовью. Капо этого не возбраняли – они тоже пользовались ласками живших в лагере женщин. Кстати, некоторые капо сидели тут же, ели принесенные с собой консервы, пили шнапс, угощали своих подружек. Слышались оживленные разговоры, взрывы хохота.

Две пары танцевали на пятачке между нарами – без музыки, но все-таки танцевали. Хаим, неловкий молодой парень, робко подошел к Сельме. Она ему так нравилась! И ему хотелось пригласить девушку.

Сельма заметила Хаима, заметила его робость – и сама пошла навстречу ему. Положила его руку себе на талию и двинулась в ритме фокстрота. Тут Хаим наконец смог заговорить.

– Меня зовут Хаим, – представился он. – А тебя?

– Сельма, – отвечала она.

Обитатели барака не заметили, как в него зашел Карл Френцель. Да в его приходе и не было ничего особенного, ничего пугающего – обитатели барака не делали ничего, что было запрещено лагерным распорядком.

Якоб тоже не заметил Френцеля, но по другой причине – ему было все равно. Горе подступило ему к горлу, его душили рыдания. Нужно было выкрикнуть, выплеснуть это горе, высказать свои обвинения этим людям! И он заговорил…

– Что вы творите, евреи?! – закричал он. Так закричал, что его крик заставил затихнуть весь барак; танцевавшие пары остановились.

– Вы достойны своей участи! – кричал Якоб. – Пепел ваших родных летит вам в лицо, а вы жрете! Будьте вы прокляты!

Он не ждал ответа; ему не нужен был ничей ответ. Но ему ответили. И это сделал не Френцель, не капо Берлинер – это сделал юный заключенный Шломо, такой же ювелир, как и Якоб.

– Неправда, моя сестренка жива! – выкрикнул он, подбежав к Якобу. – Я сделал ей сережки с синими камушками. И мой папочка жив! Мне обещали это немцы, а немцы держат свое слово!

И подросток Тойви решил поддержать Шломо.

– Зачем вы врете, дяденька? – спросил он. – Это просто смешно, что вы говорите! Ведь моя мама жива!

Якоб безумными глазами смотрел на этих мальчишек. Что он мог им сказать? Да он и не собирался с ними спорить! Тут он наконец заметил черный мундир Френцеля и развернулся к немцу.

– Где моя жена?! – крикнул он в лицо эсэсовцу. – Отдай мою жену!

И раскрыл перед самым лицом Френцеля ладонь, на которой лежало обручальное кольцо Ханны.

Комендант Первого лагеря не стал отвечать заключенному. Он не вступал в дискуссии с евреями. Ответ мог быть только один… Френцель достал пистолет и выстрелил прямо в лицо Якобу…

По приказу капо несколько заключенных вытащили тело Якоба, отнесли его в крематорий. Постепенно жизнь в женском бараке вернулась в привычное русло. И только Шломо не находил себе места. Слова, сказанные этим медлительным, неуклюжим ювелиром из Голландии, все вертелись в мозгу у парня. «Пепел ваших родных летит вам в лицо…» – кричал этот человек. И немец ничего ему не ответил, ничего не возразил. А это значит… это значит…

Страшная правда вошла в сознание Шломо. Он прав, этот человек, да, он прав! Его сестра Ривка мертва! Напрасно он старался, делал для нее сережки, подбирал камешки, какие она хотела! И отец тоже мертв! Он никогда больше не увидит своих родных!

Не в силах находиться в бараке, Шломо выбежал наружу. Крематорий снова работал, светилась в черном небе его труба, и с неба опять падал пепел. Черный пепел…

Следующий день был намечен Печерским и Лео для побега. Однако утром всех заключенных, входивших в строительный отряд (а там был сам Печерский и все его товарищи), построили, роздали им лопаты и под усиленной охраной повели куда-то за ограду лагеря.

– Куда это нас? – спросил Цыбульский у капо Бжецкого. – Вроде не за дровами – лес в другой стороне…

– Будете работать за хозблоком, – отвечал капо.

– За хозблоком? – встревожился Цыбульский.

Ведь именно там находился участок, свободный от мин! Там они наметили бежать из лагеря!

– И что там делать? – продолжал он допрашивать капо. – Там же нету леса…

Его услышал другой капо – гигант Берлинер.

– А чего ты так всполошился? – спросил. – Будем класть там мины.

Военнопленные переглянулись. Ничего себе подарочек! Немцы словно подслушали их разговор накануне! Не успели они найти участок, свободный от мин, как его закроют. И что самое обидное – это будет сделано их же руками…

– Укрепление безопасности, – объяснил Берлинер. – Чтобы какие-нибудь несознательные элементы не думали о побеге.

– Мины? – с тоской спросил горец Калимали. – Зачем мины?