– Ну что ж, сеньора, прощайтесь. Мои люди ждут, – безжалостно сообщил он.

Несчастная женщина обняла и расцеловала Тэо, никак не желая выпускать сына из объятий. Мальчик оставался по-взрослому серьёзным и слёз не лил. Устав от долгих прощаний, господин сделал знак, и слуга, подскочив, вырвал ребёнка из рук матери.

– Я провожу его, – потребовала Эстель и вышла за дверь, дель Альканис не стал противиться.

Малыш залез на повозку. Здесь уже сидел Жермон де Дюпре с крепко связанными руками.

– Трое испанцев боятся одного француза? – оглядывая сопровождающих сына людей, усмехнулась графиня.

– Я решил перестраховаться, сеньора, – ядовито усмехнувшись, ответил дон Хосе. – Вдруг пирату взбредёт в голову украсть мальчишку и удрать.

Эстель нахмурилась: именно на это она и рассчитывала. Выбирая сопровождающего для сына, сеньора помнила, с какой изобретательностью барон находил слова, когда он так ловко «переводил» ворчанье псевдо-Дюрана, и, надеясь на сообразительность и изворотливость бывшего корсара, выбрала его кандидатуру.

– Месье де Дюпре должен вернуться и лично сообщить мне, что с моим сыном всё в порядке, – холодно заявила женщина и пригрозила: – В противном случае я не дам согласия на брак, и вы, маркиз, не получите состояние моего мужа.

– Не смейте беспокоиться, моя дорогая Эстель, – улыбнулся дель Альканис и, словно издеваясь, добавил: – Но не надейтесь, сеньора, что этот месье сможет сообщить вам, в какой монастырь отдали ребёнка. Ему завяжут глаза. А потому вы не сможете без моего ведома забрать мальчишку из обители.

«Он всё предусмотрел и подобную возможность тоже», – с досадой подумала Эстель, но стараясь не показывать своего раздражения, презрительно поморщившись, проговорила:

– У меня больше поводов не доверять вам, адмирал.

На прощанье мать ещё раз обняла ребёнка, и повозка тронулась. Провожая глазами сына, Эстель еле сдерживаясь, чтобы в голос не разрыдаться, и лишь тихо утирала слёзы. Не успела телега скрыться за поворотом, как дель Альканис заявил:

– Дорогая, в субботу я устраиваю приём, где намерен объявить гостям о нашей помолвке.

От столь фривольного обращения Эстель поморщилась и гневно взглянула на адмирала:

– Вам не кажется, маркиз, что вы слишком торопите события? Вы предлагаете мне развлекаться, когда я ещё не успела оплакать мужа? Это нарушает элементарные приличия и переходит все границы! – взбунтовалась сеньора и строго напомнила общепринятые правила: – Траур по мужу следует носить не менее года.

– Общество поймёт, – сухо усмехнулся дель Альканис и зловеще процедил: – И вам придётся присутствовать на балу. Я ведь могу и передумать насчёт вашего воронёнка.

– Теперь вы всю жизнь будете шантажировать меня моим сыном? – возмущённо вскинула подбородок Эстель.

– Если вы будете вести себя благоразумно, то нет, – высокомерно сложил губы сеньор. – Я привык, чтобы мне подчинялись, а потому советую вам быть ласковой и послушной.

Чувствуя, как в душе поднимается своенравное упрямство, графиня де Дюран смерила адмирала презрительным взглядом. «Смириться и сдаться такому негодяю, как ты? Ну нет, сеньор Альканис! Никогда я не прощу тебе ни смерти мужа, ни разлуку с сыном! Будет тебе помолвка!» – злорадно подумала она и, смиренно потупившись, проговорила:

– Я постараюсь, маркиз… Но для бала мне необходимо заказать платье. В моём гардеробе нет подходящего. В плаванье я не собиралась развлекаться на балах.

– Хорошо, я разрешу вам посетить магазины, – согласился сеньор, но предупредил: – Только не надейтесь сбежать! Вас повсюду будут сопровождать слуги и личный телохранитель, и не забывайте: все корабли в Пуэрто-Бельо подчиняются мне! – и, не поверив в искреннее смирение пленницы, адмирал, изучая её непроницаемое лицо, подозрительно прищурился.

Сделав почтительный реверанс, Эстель величественно удалилась. Невольно восхищаясь красотой женщины, дель Альканис проводил её пристальным взглядом. «Ничего пусть поупрямится и позлится, – усмехнулся он, и душу гордеца приятно согрела сладкая мысль. – Зато теперь она никуда не денется… И очень скоро вы, прекрасная графиня де Дюран, станете моей».

В день приёма освещённый тысячью свечей особняк маркиза радушно распахнул двери. К главному входу стекались именитые господа со всего города и даже из его окрестностей. Особо порадовал дель Альканиса приезд губернатора Панамы. Высокопоставленный сеньор не поленился проделать столь дальний путь, желая выразить признательность храбрости адмирала, ну и заодно проехаться с инспекцией владений Его королевского величества.

В испанском обществе царил этикет, во многом навязанный строгой церковной инквизицией. Выражение радостных чувств считалось неприличным и даже порочным, а потому во всей Европе, наверное, не было более скучного двора, чем испанский. И если бы не огромное количество народных праздников, на которых аристократы, спрятавшись под тёмными плащами и вуалями, могли придаться всеобщему веселью, то жизнь испанской знати казалась бы одной сплошной чередой печального чопорного церемониала. Но колониальные владения находились далеко от королевского двора и Святого Престола, и условности этикета здесь менее тяготили господ, а потому гости в особняке дель Альканиса чувствовали себя непринуждённо и рассчитывали от души поразвлечься на празднике, устроенном богатым сеньором.

Местная аристократия, рассыпаясь восторженными эпитетами перед хозяином дома, спешила выказать восхищение его отваге, доблести, уму и гостеприимству. Оказавшись в особняке маркиза, гости, разыскивая глазами скандальный предмет слухов последних дней, с любопытством оглядывались. Больше всего публику интересовал привезённый из последнего похода необычный трофей адмирала. Рассказы о красавице-жене поверженного пирата расползлись по городу, словно тараканы, и сплетни звучали одни невероятнее других.

Одни утверждали, будто девушка была наложницей пирата, а благородный сеньор дель Альканис освободил её из томительного плена. Другие говорили, что удачливый корсар, желая породниться со знатным испанским родом, захватил сеньориту и силой заставил согласиться на брак. Но оба предположения льстиво согревали тщеславные души испанских аристократов, мнящих себя центром вселенной.

Правда нашлись и такие, кто слышал более или менее правдоподобную, полную драматизма и не лишённую романтики историю замужества сеньориты дель Маркос. Эти сведущие господа охотно делились рассказом о любви опасного французского пирата и благородной испанской красавицы. Но все досужие разговоры только ещё больше разжигали любопытство, и господам не терпелось взглянуть на столь удивительную женщину, ставшую яблоком раздора между высокородным адмиралом и морским разбойником.

Любезно улыбаясь, дель Альканис встречал гостей, но вскоре сеньор начал нервничать: дом уже был полон народа, а графиня де Дюран всё ещё не покидала своей комнаты. Он, как подобает грозному адмиралу и гостеприимному хозяину, продолжал важно раскланиваться, но всё чаще с тревогой поглядывал на ведущую в женскую половину лестницу. Встретив последнего гостя, дель Альканис старательно поддерживал всеобщее веселье. Выражая особое почтение наиболее знатным господам, адмирал вёл светскую беседу, но, не переставая злиться на Эстель, размышлял, как незаметно удалиться, чтобы привести строптивую пленницу в зал. Неожиданно публика притихла и недоумённо уставилась за его спину. Дон Хосе почуял неладное. Маркиз с важным видом развернулся и увидел Эстель.