— Звездочка, товарищ командир! — истошным голосом закричал вахтенный сигнальщик Джигит.

— Какая звездочка? — спросил Семенов.

— Звездочка, огонек. Вспыхнул и погас.

— Где?

— Вон там. — Джигит показал во тьму, в сторону берега.

— Вы не ошиблись?

— Как можно, товарищ командир? Я джейрана за километр вижу. У меня глаза как у орла! Весь аил спросите, весь аил скажет!

— Очень много слов, — строго сказал Лохов.

— Виноват, товарищ командир. Только был огонек, честное слово!

Ничего не было видно в кромешной тьме, но Джигит метался по площадке, напряженно вглядываясь в сторону берега, и все время бормотал:

— Был огонек! Клянусь! Был огонек!

Гидроакустик доложил, что очень слабо сквозь шум прибоя прослушивается какой-то непонятный звук — не то стон, не то скрежет.

— На якорь не стать, сорвет, — сказал Семенов.

Антипов посмотрел на командира. Командир знает, как поступить.

— Шлюпку с правого борта к спуску изготовить!

Матросы выскочили на палубу. Бросились к шлюпке. Стали снимать брезент. Он был жестким, будто выкованным из железа, и гулко звенел. Потребовалось немало усилий и ловкости, чтобы стянуть его с «шестерки». А когда его наконец сняли, он вытянулся на палубе промороженным колпаком, все еще храня очертания шлюпки, и казалось, будто рядом с расчехленной шлюпкой стоит еще одна, зачехленная.

Боцман приказал вывешивать шлюпку. Двое матросов прыгнули в нее и взялись за тросы. Один из них был Сеня Коган.

— Коган! — закричал мичман Зуев. — Куда тебя понесло? Вконец закачает!

Но Коган вцепился в шершавый трос обеими руками, замотал головой:

— Я в шлюпочной команде, товарищ мичман. Если не пойду — удавлюсь. И грех — на вашу душу!

Боцман только рукой махнул. Черт с ним, поработает веслами, может, и верно отойдет! Такое бывало.

Матросы у шлюпбалок принялись быстро вертеть рукоятки барабанов. Шлюпка приподнялась и вместе со шлюпбалками начала выдвигаться за борт.

— На якорь не становиться. Ходить на самом малом. Шлюпку примете с подветренной стороны. — Лохов отдавал приказания четко, уверенным голосом.

На мостик поднялся врач, немолодой, в очках. Снял очки, начал протирать, пожаловался:

— Все время мутнеют. Мне идти на шлюпке?

— Приготовьте все, что может понадобиться, в кают-компании, — сказал Лохов. — Если будет нужда, пойдете на скалы вторым рейсом.

— Есть.

Семенов сказал:

— Я пойду на шлюпке, Алексей Михайлович.

— Нет! — резко ответил Лохов. — На шлюпке я пойду сам.

— Алексей Михайлович, ты командир. Согласно уставу, командир не имеет права покидать корабль.

— Знаю устав. Но я здесь — командир, и, стало быть, кому идти на шлюпке, решаю я.

— Алексей Михайлович…

— Все. И пойми — не время для споров. Помощника нет, капитан-лейтенант Семенов остается за командира. Антипов, запишите в вахтенный журнал.

Лохов быстро сбежал с мостика на правый борт. Да, он нарушает устав. Да, за нарушение устава придется отвечать. Пусть! Но он моряк. И на этот раз он отнимет у моря его добычу, рыбаков с сейнера. Он должен сделать это. Сам.

— Мичман!

— Есть!

— Спустить шлюпку!

— Есть спустить шлюпку!

Зуев махнул рукой. Матросы осторожно стали стравливать тросы. Шлюпка исчезла в темноте за бортом.

— Придерживай! — закричал Зуев, перевесившись за леера. — Краску попортите!

— Команда, в шлюпку!

Матросы один за другим исчезли за бортом. Вслед за ними прыгнул Лохов. Последним — мичман Зуев. Шлюпка билась о корабль. Матросы отталкивали ее руками.

— Командуйте, мичман!

— Есть! Весла разобрать!

Шлюпка с трудом, будто иголка от магнита, оторвалась от корабля. Волна хлестнула в корму. Окатила холодными брызгами, приподняла, хотела опрокинуть шлюпку, но не смогла.

— Весла — на воду!

Три пары весел вцепились в черную воду. Корабль стал отдаляться. Скользнул по воде луч прожектора, освещая шлюпке путь к берегу.

Владимир сидел рядом с Сеней Коганом. Коган тяжело, натужно дышал, но греб, как и все, яростно.

Вода ускользала от весел. Шлюпку то вздымало на гребень, то сбрасывало вниз. Никогда еще не приходилось матросам грести на такой волне. Владимиру поначалу казалось, что шлюпка вот-вот опрокинется. Как только она срывалась с гребня, падало куда-то вниз сердце и все внутри замирало.

— И-и-и, раз! И-и-и, раз… — Боцман всем корпусом наклонялся вперед, потом откидывался назад, помогая шлюпке. Командир, застыв неподвижно, всматривался в берег.

Владимир понял, что шлюпка не опрокинется, что гребцы работают веслами дружно. И внезапно им овладело ощущение какой-то шальной легкости. Оно уже приходило к нему. Но когда? Владимир напряг память и вдруг отчетливо вспомнил родную речушку, ветлы над водой, степь. И себя с удилищем в руках, которое он сжимал, будто винтовку, воображая себя пограничником. Да, вот такое же ощущение легкости и восторга приходило к нему тогда, и он чувствовал себя ловким, смелым, очень смелым и сильным. И тут же вспомнил он рассказ боцмана про одинокого матроса на тонущем катере. И ему показалось, что сам он и есть тот одинокий матрос, не сдавшийся врагу. И окрыляющее чувство восторга утвердилось в нем, оно распирало грудь, хотелось петь, кричать, но он только сильнее налегал на весло.

А Когана перестало мутить. Шлюпку болтало, встряхивало, качало куда сильнее, чем корабль, но тошнота прошла. То ли от работы, то ли от того, что весь ты напряжен до предела и некогда подумать о том, что тебя, беднягу, укачивает, что у тебя неполноценный вестибулярный аппарат. Коган размеренно налегал на весло и улыбался.

Мичман Зуев увидел его улыбку и, несмотря на то что рядом сидел командир, крикнул:

— Молодец, Коган!

Сеня услышал и заулыбался еще шире.

Шум волн изменился. Где-то невдалеке они разбивались о прибрежные скалы — оттуда доносился приглушенный грохот. И еще какой-то невнятный скрежет.

Вскоре стала видна белая пена прибоя. Место было скалистое, и в любой момент шлюпку могло ударить камень.

Скрежет усилился. Не дальше чем в полукабельтове Лохов заметил странную скалу со строгими очертаниями. Она и скрежетала, эта скала.

— Возьмите чуть левее! — громко, чтобы перекричать грохот, приказал он Зуеву и показал на странную скалу.

— Сейнер! — крикнул в ответ мичман.

Видимо, маленький сейнер заклинило между камней и при накате волн терло об эти камни днищем и бортами.

В это мгновение рядом на скале вспыхнул огонек. И погас. И сквозь ревущий ветер и грохот волн Лохов расслышал слабый крик. Может быть, кричали громко, во всю орлу, но крик едва доносился, и если бы не привычка к шумам моря, Лохов не расслышал бы его. Теперь он знал, что люди покинули разбитый сейнер и перебрались на ближнюю скалу. До нее было недалеко, но вода вокруг скалы кипела, как в котле, волны разбивались о нагромождения камней, откатывались