Другое дело, что противоборство с Великобританией потребовало бы от германского руководства совершенно иных мер, нежели сухопутная борьба, но граф Шлиффен собирался выиграть лишь войну на континенте, справедливо полагая, что Великобритания не сумеет одержать верх в борьбе у европейского гегемона без помощи континентальных союзников. Однако политика потребовала недопущения вторжения противника на германскую территорию, и Мольтке подчинился ей: вот и дрались немцы за Саар, за Восточную Пруссию, забыв, что на все сил не хватит, и не может хватить. Выдающееся тактическое превосходство германских войск на поле боя помогло им продержаться четыре года мировой бойни и нанести неприятелям большие потери, окончив войну на чужой земле.

Но для выигрыша войны в целом этого не хватило. Ведь в Германии не существовало никаких альтернативных военных или дипломатических планов на тот случай, если «План Шлиффена» даст «осечку». Агрессивное планирование, являвшееся единственным «рецептом» для выигрыша войны, было до предела «завязано» на блицкриг и, следовательно – агрессию как таковую, саму по себе. Западный автор верно подчеркивает: «Единственный военный план немцев заключался в том, чтобы разгромить Францию в течение шести недель, а затем повернуть против России, прежде чем она успеет полностью подготовиться. Поэтому они должны были торопить события и навязывать разрыв как России, так и Франции… Как государственные деятели Германии, так и ее генералы, подчинялись требованиям техники»[41].

Выдающихся стратегов, по примеру англичан «мыслящих материками», в Германии не нашлось: тот же император Вильгельм II был искренне раздосадован, когда в войну вступили Великобритания, а несколько позже – Соединенные Штаты Америки. Высшее руководство Второго рейха не поняло сути мировой борьбы или, вернее, как будто бы понадеялось на «авось». Так что неудивительно, что оно уже за 8 лет до 19 июля / 1 августа 1914 г. роковым образом нарушило шлиффеновский план сухопутной войны, единственно дававший Германии шанс на победу в борьбе за европейскую гегемонию.

Подготовка наступления

Оперативно-стратегическое планирование первого периода войны в Генеральном штабе Российской империи носило активный наступательный характер. Признавалось необходимым одновременно наступать и против Австро-Венгрии, и против Германии. Удар по австрийцам исходил из собственных интересов Российской империи; удар по германцам являлся следствием союза с Францией. Теоретически при этом полагалось предпочтительным вести наступление в австрийскую Галицию и держать оборону на русско-германской границе вплоть до окончания русской мобилизации. Данное заключение основывалось на признании невозможности ведения широкомасштабных наступательных операций с решительными целями на двух фронтах, а также того факта, что обеспечение германских войск техническими средствами ведения боя (прежде всего, артиллерией) неизмеримо превосходит возможности русских. Планировавшееся усиление русской армии тяжелой артиллерией к июлю 1914 г. выполнено еще не было.

Большая Европейская война была коалиционной, и следовало учитывать мнение союзника – Франции. Противодействие союзников по Антанте германскому «Плану Шлиффена» заключалось как раз в том, чтобы оттянуть на Восток возможно большее количество немецких войск, чтобы не допустить поражения Франции. Поэтому русский план войны, наряду с главным ударом по Австро-Венгерской монархии, предусматривал и немедленное вторжение двух русских армий, объединенных в Северо-Западный фронт, в пределы немецкой Восточной Пруссии – оплота германской монархии и милитаризма. Исследователь пишет: «Нельзя забывать, что царская Россия готовилась к войне с Германией и Австро-Венгрией в союзе с Францией, на которую, как ожидалось, выпадала в первый период войны более трудная задача отражения натиска почти всей германской армии. Франция испытывала определенную зависимость от поведения России, от степени ее усилий в борьбе против Германии, от распределения ее сил. Со своей стороны, царское правительство было не меньше, чем французское, заинтересовано в том, чтобы французские армии выдержали первое испытание. Вот почему русское командование уделяло такое большое внимание операциям на германском фронте. Не следует также сбрасывать со счетов и стремление России воспользоваться отвлечением главным сил германской армии на запад для нанесения Германии решительного поражения в первые же месяцы войны»[42].

Идея решительного наступления предполагала и мысль о решительном поражении немцев в Восточной Пруссии. Расчеты на быстротечную войну строились не только на неверной теории и подражании немецкой военной мысли, но и на необходимости продолжения столыпинской модернизации страны, угроза чему в периоды внешней нестабильности возрастала в разы. Русское планирование предполагало, что предполагаемый разгром германской армии прикрытия возможен только при условии ее окружения в восточной части провинции и дальнейшего уничтожения превосходящими силами.

В связи с тем, что численность немецких войск, составляющих восточнопрусский заслон, была примерно известна (3–4 перволинейных армейских корпуса, усиленных резервными подразделениями), в русском Генеральном штабе заранее рассчитали количество русских сил, необходимых для достижения победы в первой же операции против Германии на ее восточной границе. В результате русский план вторжения в Восточную Пруссию представлял собой «роскошную теоретическую концепцию, но катастрофическую по несоответствию теоретического замысла и подготовки реальных русских людей – начальников и масс к его осуществлению»[43]. Эти войска объединялись управлением Северо-Западного фронта.

В начале войны во Франции, в отличие от России, в отношении военного планирования начального периода войны царил хаос. Мало того, что не придавалось надлежащего значения германским резервным корпусам, но даже и предполагалось, что немцы закроют свой южный фланг – Эльзас и Лотарингию – австро-венгерскими дивизиями (в действительности австрийцы отдали немцам только свои тяжелые батареи). Также французское политическое руководство почему-то не имело точных сведений о русской группировке против Центральных держав, отчего и преувеличивало силы немцев, выставленные на Восточном фронте в августе 1914 г. Например, в воспоминаниях французского президента Р. Пуанкаре под датой 2 августа можно встретить такие строки: «Россия прекрасно понимает, что она должна немедленно направить свой главный удар против Германии. Против последней она сейчас выставляет 4 армии в составе 15 корпусов, а против Австрии – 3 армии в составе 12 корпусов. Что касается Германии, то, по сведениям нашего военного министра, она сосредоточила против России 5 корпусов регулярной армии и 11 корпусов запаса»[44]. Неверность сведений вопиюща – против Германии русские отправляли всего 2 армии.