litbaza книги онлайнСовременная прозаОсени не будет никогда - Дмитрий Липскеров

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 66
Перейти на страницу:

Так ею никогда не пользовались! Выпили и выцеловали до дна. Все тело было разведано по высшему уровню контрразведки и взорвано трижды, да каждый раз все мощнее был взрыв, заставлявший сотрясаться в конвульсиях планету ее тела.

Сознание Милы постепенно выплывало из тумана, она чувствовала себя так прекрасно, как никогда. Хотелось полетать, или чего еще. Попеть, может быть… Она ворошила волосы на голове у Вовы, а он смотрел на географичку восторженными глазами и говорил, говорил — ты красавица, ты удивительная красавица, — а она слушала и зажмуривалась от неги…

— Я люблю тебя!

Она улыбалась и протестовала, объясняя, что это ему кажется, что на самом деле у него такая благодарность в душе к ее телу, первому женскому телу, которое он забрал себе ненадолго. Появится другое, и чуточка новизны пропадет.

Он не слушал ее примитивных доводов, но более слов любви ей вслух не говорил, повторял про себя.

Потом она оделась и вновь уселась в кресло, пережидая слабость в ногах.

— Подаришь портрет? — спросила и зевнула широко, до слез.

— Бери, — согласился он.

— Краски, верно, еще не высохли… Принеси в школу…

— Приходи завтра, сама заберешь!

— Не приду!

— Послезавтра?

Мила с трудом выбралась из кресла.

— Попрошу, чтобы кто-то другой был твоим шефом… Слушай, меня посадят за совращение малолетних!..

— А того не стоит? — поинтересовался он почти наивно.

— Наглец!.. Надеюсь, ты умеешь держать язык за зубами?

Этим вечером Вова Рыбаков впервые напился. Допил ликер, прикончил едва начатую бутылку водки и еще несколько маленьких бутылочек из мини-бара, который собирал отец. Полночи его рвало, а когда под утро он заснул, пришли кошмары, и опять орал бородатый мужик, грозясь достать Вову с того света, коли, мешок не отдаст…

Наутро в школу не пошел, мучаясь головной болью и воспоминаниями о вчерашнем.

Конечно, она пришла уже на следующий день под вечер, обнаружив еще на третьем уроке такое неодолимое возбуждение всего тела своего, что молекулы ее женского запаха распространились по всей аудитории восьмого класса, мужская часть которого тотчас позабыла о материках и островах, уставив свои чуткие носы навстречу гормональному ветру.

На переменах за географичкой таскалось целое стадо пацанов, вдруг неожиданно пожелавших узнать природу тектонических сдвигов, или, например, ходят ли австралийские аборигены голыми, или все же набедренными повязками пользуются?

«Я, как сучка при течке, — думала про себя Мила. — А вокруг все кобельки мелкие, да к тому же непородистые!»

Уже в три часа она была у Вовы, раздевалась прямо с порога, совершенно не стесняясь своего совкового белья, разбрасывая его по квартире, а он укусил ее за ляжку, прорвав зубами капроновый чулок, который тотчас разошелся кругами, обнажая белую плоть.

Он тонул в ней, в ее необыкновенном кондитерском теле, в простых неизощренных ласках, которые были для него вселенной страсти. А потом, устав на считанные минуты, рисовал губной помадой ее же портрет на ее же спине.

— Сдеру с тебя кожу живьем! — угрожал Вова, и все начиналось сначала.

Когда она уходила ночевать к мужу, который не только не интересовался географией ее тела, но ничьей другой, десятилетие страдая от какой-то редкой формы депрессии, Вова Рыбаков пил.

Водка, или какой другой алкогольный напиток, придавали ему сил, и были эти силы особенные, будто одолженные ему кем-то, не собственные. Тогда он рисовал, на чем придется и чем угодно, пока ноги не подламывались от усталости…

Он окончил школу и вскоре ушел в армию, где не было водки, но было много кумача, на котором он выводил аккуратные буквы лозунгов.

Сидя в комнатке художника, Вова часто вспоминал учительницу Милу А как-то, под Новый год, она приехала к нему на Урал, и в этой самой комнатке он оторвался с нею за все свои монашеские месяцы… А потом ее изнасиловал прапорщик, подглядывавший в замочную скважину за страстью солдата и его бывшей учительницы. Обманутый Рыбаков лишь на десять минут отлучился в штаб, а когда вернулся, застал географичку Милу грустной, держащей в своих пухленьких ручках порванный совковый лифчик. А прапор без малейших угрызений совести застегивал ширинку армейских портков и вовсю подмигивал Вове.

А он не знал, что делать!.. И от этого незнания ноги понесли его по расположению части, как жеребца по кругу, в мозгу горело, а в жилах кипятком бурлило. Скакал, скакал… Потом он врезался башкой в бетонную стену и рухнул без сознания в траву…

Пришел в себя в медсанчасти. Милы не было, да он и не думал о ней; вообще не думал ни о чем…

Через две недели его отправили самолетом в Москву, где на тридцать дней поселили в больнице имени Ганнушкина, а по прошествии месяца какой-то медицинский генерал сообщил ему о комиссовании по состоянию здоровья.

— Отмучился, сынок! — жалостливо глядел генерал.

Вова вернулся в свою квартиру, найдя ее обворованной от потолка до пола. Вынесено было все, вплоть до гвоздей и молотка. Даже медная проводка была выдернута. И лишь старый холщовый мешок никому не понадобился — валялся себе на паркете половой тряпкой.

Света не было… Ничего не было, а потому он заснул на голом полу, сложив мешок под голову, а наутро, придя в сберкассу за деньгами, узнал, что уже месяц, как прошла денежная реформа, которая отъела от родительских денег девять десятых, оставив Вове средств лишь на полгода самой скромной жизни.

Он потратил все сразу. Купил раскладушку с ватным одеялом, дешевую лампу, краски и кисти, бумаги вдоволь, а на остальное водки — много водки.

Сорокоградусной хватило на три месяца, в которые Вове Рыбакову не пришло в голову и мысли единой, лишь образы, толпящиеся перед глазами, толкающиеся в очереди, мучили его, постепенно отображаясь на бумаге. Он три месяца ничего не ел, благодаря калорийности водки; пил из-под крана воду, а когда менделеевский продукт кончился, переродившись в сотни эскизов и законченных картинок, Вова был похож на алкоголика с десятилетним стажем. Ему не было тогда и двадцати.

Он долго стоял под душем, потом расчесал поредевшие волосы пятерней и отправился в свою школу.

По времени кончался шестой урок, и старенькая уборщица Вера торопливо домывала перед раздевалкой.

— Куда-куда! — прикрикнула она на мужика с одутловатым лицом. — Не винный, чай, школа! Куда прешь!..

— Это я, баб Вер, — стесняясь, сказал Вова.

Старушка внимательно поглядела в его глаза и выронила из рук тряпку.

— Рыбаков?..

— Ага…

— Да что с тобой сделалось? — запричитала старушка. — Аль болеешь чем?

— А где Мила… Где Мила Вячеславовна?

Баба Вера пожала плечами.

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 66
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?