Ну, у королевы на этот счет были другие идеи.

Из этой истории можно было бы сделать неплохой детектив: один из преданных испанских слуг королевы Катерины, некто Фелипез (Felipez), обратился к королю Генриху с нижайшей просьбой – разрешить ему навестить его больную матушку, проживающую в Испании. К просьбе он присовокупил обьяснение причин, по которым он вынужден побеспокоить своими семейными делами самого короля Генриха: дело тут в том, сообщил в своем прошении Фелипез, что он просил о дозволении свою госпожу, королеву Катерину Арагонскую, но вот беда – она ему отказала.

Король был человеком отнюдь не глупым и, конечно же, Фелипезу не поверил. Он немедленно увидел тут умысел – конечно же, просьба была камуфляжем, а на самом деле королева отправляла в Испанию гонца с вестями и с просьбой о помощи. И Генрих решил ответить ей в том же духе – он задумал перехватить гонца и получить письменные доказательства того, что супруга злоумышляет против своего законного короля и повелителя.

Как сказано у Шекспира в «Гамлете»: «…ну и переполох, когда подвох нарвется на подвох…» Впрочем, в то время эта пьеса еще была не написана – до ее создания должно пройти немало лет.

Короля Генриха, при всем его бесспорном уме, часто подводил безмерный нарциссизм. Он был очень уж самонадеян, и дела его часто кончались неловкостью, в которой он винил кого угодно, кроме себя. Скажем, во время встречи с Франциском Первым на Поле золотой парчи он вдруг внезапно предложил ему посостязаться в борьбе.

Генрих Восьмой был действительно очень силен от природы, но его оппонент изучал приемы рукопашной куда более серьезно – и на глазах у всех он попросту свалил Генриха ловкой подножкой, к великому его конфузу…

Так вышло и с гонцом королевы. Если бы Генрих посоветовался в этом деле со своим главным министром, то все было бы слажено быстро, четко – и в Англии. Но король советнику своему уже не доверял, решил сделать все сам и перехватить гонца решил почему-то только во Франции.

B результате Фелипез ушел от погони, добрался до Испании и немедленно огласил планы Генриха об аннулировании его брака с королевой Катериной. Император Карл Пятый узнал обо всем из первых рук и немедленно – он как раз пребывал в своих испанских владениях – выразил Папе Римскому Клименту свой формальный протест. Увы, хитрый план решить дело тишком провалился, даже не успев начаться.

Папа отобрал у кардинала Уолси данные было ему полномочия и направил в Англию нового легата – кардинала Кампеджио.

Лето 1528 года выдалось жарким. В Лондоне началась эпидемия так называемой «потницы» – заболевший покрывался холодным потом, начинал дрожать и умирал, случалось, в течение нескольких часов. Короля Генриха такие вещи приводили в ужас. Он немедленно уехал из своей столицы и пустился в долгий путь, кочуя от одной своей резиденции к другой и нигде не задерживаясь надолго. Анне Болейн он писал самые нежные письма с клятвами в вечной любви – и при этом король делал все возможное, чтобы избежать личного свидания с дамой своего сердца. Ему кто-то шепнул, что леди Анна не совсем здорова и что у нее на лбу видели капельки пота…И король писал леди Анне, что, как он знает из надежных источников, «…потница не так опасна для женщин…» и что «…многие все-таки выздоравливают…».

Влюбленная пара, король Генрих Восьмой и леди Анна Болейн, твердо надеялась пожениться уже в этом году. Им было известно, что папа Климент передал полномочия кардиналу Кампеджио еще в апреле 1528 года, что человек он надежный, с Англией давно связанный, что у него есть важное и выгодное епископство в Солсбери и что ссориться с королем он не захочет…

Кампеджио, однако, долго собирался в дорогу, а ехал еще дольше – вместо нормальных шести недель он ехал из Рима в Лондон долгих четыре месяца. И приехал только в октябре. Помимо официальных папских инструкций, у него были неофициальные, и сводились они к тому, что дело следует затянуть как можно дольше – а если уж затягивать дальше окажется невозможным, то его следует спустить на тормозах.

А пока что леди Анна, у которой уже были свой двор и свои придворные, ревностно отстаивающие интересы своей госпожи, писала кардиналу Уолси самые дружеские письма, в которых говорила, что и не знает, сможет ли она когда-нибудь отблагодарить его должным образом…

Ей был нужен каждый друг, на помощь которого она могла опереться, – общественное мнение в стране поворачивалось против нее, в пользу королевы Катерины были настроены очень многие. Анну Болейн считали уже не только шлюхой, но еще и ведьмой, околдовавшей короля.

Кардинал Кампеджио был умным человеком, глаза держал открытыми, видел, что происходит, – и увиденное ему не нравилось. Он сделал попытку решить вопрос миром – почему бы королеве Катерине не удалиться в монастырь? В этом случае она «…умерла бы для мирской жизни…», но жила бы в монастыре в покое и почете, сохранив за дочерью все ее права и титулы. О том же королеву молили английские прелаты.

Кардинал Уолси даже встал перед королевой на колени. Из этого ничего не вышло – королева отказалась признать, что все эти годы она жила во лжи и во грехе.

Она сказала кардиналу Кампеджио, что «…у нее есть совесть…».

Уж что подумал про это заявление кардинал Кампеджио, сказать трудно. Он был старый человек, многое повидал, и, наверное, в искренности королевы не усомнился. Но как кардинал и князь Церкви с вопросами совести он работал профессионально – долгие годы и на очень высоком уровне. А если ему был все еще нужен урок в этой области, то кардиналу Кампеджио было достаточно только оглянуться на Генриха VIII – в ноябре 1528 года он выступил с речью, в которой заявил, что единственный мотив его действий – это муки совести, а иначе он никогда не расстался бы со своей «…возлюбленной сестрой, принцессой Катериной, вдовой его покойного брата…».

Ну, а попутно – уже частным образом и в узком кругу – он накричал на кардинала Кампеджио, сказал ему, что коли папа не даст ему освобождения и избавления от постылой жены, то он возьмет дело в свои руки и примкнет к тем государям Европы, которые следуют ереси Лютера, и горе тому, кто встанет у него на пути, потому что «…нет в Англии головы столь замечательной, что не могла бы слететь с плеч по его воле…».

Это заявление было сделано при свидетелях – и французский посол сообщает о нем своему двору.

Тем временем юридические баталии шли своим чередом. Кардинал Уолси оспорил буллу Папы Римского от 1503 года, в которой Генриху давалось позволение жениться на Катерине Арагонской и шаг за шагом опровергались все те аргументы, которые сейчас приводились как основания для развода.

В Англию была послана заверенная копия этого документа.

Тогда Уолси оспорил аутентичность копии и потребовал представить оригинал. Справедливо опасаясь, что оригинал в этом случае может «…бесследно потеряться…», ему в этом было отказано.