в восторге, услышав от жены что-то подобное? Марк — гордый. Не хочу его расстраивать.

— Ты мне давно нравился, — пробормотала смущенно. — Ты очень… интересный мужчина.

Браво, Ольга! Умеешь же делать комплименты! Ничего более умного придумать не могла. Когда в тишине спальни представляла его губы на своих губах, то называла его и загадочным, и демонически привлекательным, и умным, и вообще самым лучшим на свете. А теперь растеряла все слова.

Впрочем, Марку понравилось. Он поцеловал меня в висок и тихо шепнул:

— Благодарю.

— За что?

— За храбрость. Я никогда не осмелился бы даже мечтать о такой супруге, как ты. Тяжело тебе со мной?

— А тебе?

— Нет. Ты настоящее чудо. Мне безумно нравится возвращаться домой и знать, что тебя кто-то ждет.

— Ага, Олесь, — не удержалась я. — Голодный и наглый.

— Умеешь спустить с небес на землю. А знаешь что? Там дождь зарядил, дороги размыло. В Большеграде довольно лекарей. Погостим еще немного тут, как считаешь?

Я была только за. В конце концов, никакого свадебного путешествия не предполагалось, даже свадебного обеда у меня не было. Про платье и гостей промолчу. Ну хоть медовый месяц я с него стребую!

Впрочем, уже спустя три дня небо прояснилось, подул холодный колючий ветер, мигом высушивший лужи. А потом и морозец прихватил оставшуюся грязь. Я же первая заговорила о возвращении. Во-первых, видела, что Марк заскучал. А во-вторых, мне там должны были люстру из Устинска новую привезти, а ну как ее кто-то перехватит? Знаю я этих большеградских дам, они очень любопытны и завистливы. Нет уж, погостили и будет, пора домой ехать.

И как только к Казимиру заявились сразу два лекаря с самым виноватым видом, я велела запрягать ландолет. Альмирин, разумеется, он куда удобнее легкой и открытой «эгоистки» Марка.

Кстати, не забыть бы! Казимир мне свадебного подарка не сделал, я чуть позже отпишу ему и попрошу новый экипаж. Большой, с крышей и чтобы можно было на полозья при необходимости переставить.

Кучер Альмиры, ничуть не расстроенный внеплановыми выходными, что-то насвистывал, а мы с Марком сидели близко-близко. Я, опустив голову ему на плечо, развлекала супруга светской беседой:

— А стены в гостиной я покрашу в изумрудный цвет. А потом и кровать сменим, а старую поставим в гостевую спальню.

Под сиденьем у нас лежал ящик с долоховским сервизом на 12 персон, и я была совершенно счастлива и спокойна. Марк, разумеется, хмурился. Ему мои планы не нравились, но я думаю, что рано или поздно он смирится. Во всяком случае я уже нашла к нему подход. Сняла перчатку, сжала его теплую ладонь, погладила пальцем запястье. Глубоко вздохнула, облизав губы — и вот он уже не слушает меня совершенно, только разглядывает потемневшими глазами и думает о чем-то своем. Словно случайно я опускаю руку ему на бедро, провожу чуть выше… И он не выдерживает. Целоваться в ландолете совершенно неприлично, но кто нас видит? Кучер все равно никому не расскажет, а если и проболтается — плевать. Уверена, он видел и куда более странные вещи.

Теперь я мечтала как можно быстрее добраться до своего дома. В конце концов, сейчас белый день, наш незванный родственник должен быть на учебе… И почему я раньше не подумала о таком раскладе? Вероятно, была слишком обижена. Но теперь вдруг заметила, что Марк гораздо мягче и покладистее по утрам, после сладкой ночи. Он не ворчит, не хмурится, смотрит на меня с нежностью. Я буду круглой дурой, не воспользовавшись столь действенным оружием!

Олесь, ты очень скоро уберешься из моего дома! Я все для этого сделаю.

Но к боевым действиям я даже приступить не успела, этот дурачок сделал все сам. Когда мы вышли из экипажа, я с удивлением увидела на куцой лужайке возле дома, по недоразумению называемой в городе садом, несколько разбитых бутылок. А из окон раздавались вопли, звуки музыки и громкий смех.

Хвала небесам, я не оставляла денег и чековую книжку, везде таская их с собой в редикюле!

Мне впервые довелось видеть Марка в ярости. Он весь побелел, сдвинул брови, наклонил голову и как бык ринулся к дверям.

— Олесь! — рявкнул он, врываясь в дом. — Негодный мальчишка! Что ты себе позволяешь?

Я тихонько прокралась следом, попросив кучера задержаться. Зрелище было пренеприятнейшее. Везде стояли бутылки. На моем новом диване, задрав ноги, валялось незнакомое полураздетое тело без обуви. Еще одно тело сопело на стуле возле окна. Из нашей с Марком спальни доносились женские визги и стоны. Что ж, думаю, теперь супруг позволит мне поменять кровать.

Олесь нашелся на кухне. Он сидел за столом и жадно пожирал какое-то варево из горшочка. На полу стояло две большие корзины с салфетками тускло-оливкового цвета. Из «Хромого петуха», не иначе. Не ресторан, но и не самый дешевый трактир. Кормят там вкусно. Одна корзина была совершенно пуста, а другая даже не тронута.

— Олесь!

— М-марк! — братец расплылся в пьяной улыбке. — А ты уже вернулся, да? Я тут твой… ик… развод отмечаю. Приданое ведь при разводе тебе останется? Это ты ловко придумал жениться на богатой наследнице! И покувыркался с ней, и денежки заполучил.

Хрясь — и от увесистой оплеухи Олесь грохнулся со стула.

— Вон из моего дома, — очень тихо приказал Марк.

— Ну нет! — вмешалась я. — Как это «вон»? Пусть сначала бутылки уберет и полы помоет. И баб из спальни выпроводит. Я за этими свиньями убирать ничего не буду!

Марк удивленно на меня поглядел, а я пожала плечами и заглянула в корзину, с радостью обнаружив там целую жареную курицу и завернутый в салфетку пирог.

— Ты мне жуб выбил, — прошипел с пола Олесь.

— Не ври, я знаю, куда бить. Если хочешь, могу еще руку сломать. Потом починю. Может быть, — устало ответил Марк. — Ольга права. Или ты выкинешь своих дружков сам, или это сделаю я.

И снова пришлось вмешаться.

— Лучше «шальварщиков»* позвать. Скажем, что в нашем доме разбойничали незнакомцы.

— Это мои друзья-студенты! — возмутился Олесь.

— Были студенты, — отрезала я. — За поломанную мебель и устроенную тут оргию вас всех выкинут из университета. Уж поверь, голова с такими бесполезными мальчишками церемониться не будет. Тем более, что его дочь — моя лучшая подруга. Пойдете улицы подметать или в армию служить. Когда вас из участка