ханта в Зеленом Яре на поясе четыре клыка висело! — вспомнил я историю с мумией. — Как такое возможно?

— Это значит, он несколько раз смерти в глаза заглянул! — ответил ненец. — Бывает, человек под лед зимой провалился, зверь на него напал, подрал сильно, или заболел серьезно, или еще что — короче, должен был погибнуть человек, но чудом выжил. Тогда идет он снова на святилище и получает новый клык, нового защитника…

— Выходит, тот старый хант трижды с того света вернулся? — пробормотал я, совершенно потрясенный.

— Выходит, вернулся… — кивнул Гаврила.

Ненец или хант?

Гаврила закончил работу и положил пояс на сундучок с инструментом. У меня на языке крутился вопрос, который я уже давно собирался задать, но почему-то стеснялся. Гаврила посмотрел на меня и, словно читая мои мысли, улыбнулся:

— Ну, Костя, о чем еще спросить хотел?

— Гаврила, даже не знаю, как сказать… — замялся я. — Вы вот говорите: у нас, у ненцев. А потом вдруг скажете: мы, ханты. Так кто вы все-таки: ненец или хант?

Гаврила засмеялся, и Мария, отложив шитье, с улыбкой посмотрела на меня.

— Да я и сам не знаю, Костя! — просто сказал хозяин. — По крови я ненец, но воспитали меня ханты, мы дома обычно по-хантыйски говорим. Хотя я четыре языка знаю: ненецкий, зырянский, хантыйский, русский…

Долгая это история. Я совсем маленький был, когда мой отец погиб. Отец обстругивал заготовку для нарты, топор соскочил и в ногу ему воткнулся. Ну, кровь остановили и решили отца к русским отвезти в поселок: рана глубокая была. Но мать моя говорит: нечего к русским ехать, сама его вылечу! Она отвары всякие делала, примочки из трав, да только гангрена у отца началась. Когда его все-таки в поселок привезли, уже поздно было… Остались мы с матерью, я и еще четверо младших. Ох, трудная жизнь началась! Мать у меня ничью помощь не принимала, сама и оленей пасла, и на охоту ходила, и нарты делала. Да только не прокормить ей нас было, совсем мать из сил выбивалась. Тогда старый хант, живший неподалеку, ей и говорит: отдай мне старшего своего, я его кормить буду, всему научу, чему отец научить должен был. Да и от тебя он недалеко будет, рядом живем…

Так я и стал жить у деда. Он мне как родной был, всему меня учил, легенды старые рассказывал, говорил, какие обычаи соблюдать надо. А когда мне исполнилось семь лет, хотели меня в школу забрать. Тогда с этим строго было! С милицией приезжали, отбирали детей у родителей. Спрятал меня дед, так я в школу и не попал. Зато старик мне все-все про тундру рассказал, всему научил, так что лет в шестнадцать я уже опытным оленеводом стал. Матери помогал, на охоту ходил. Потом умер дед мой, и я устроился в совхоз, кочевать начал, мать с младшими к себе забрал. А через несколько лет на Маше женился… Пятеро детей у нас, три дочки и два сына. Сашка, самый младший, сейчас в школе-интернате. Старшие дочери, Катя и Марина, замуж вышли, внуков нам уже родили. Скоро и Олю замуж отдадим, но сначала пусть Сергей женится, жену в чум приведет, а то Маше одной трудно будет, без помощницы…

Мария покачала головой и посмотрела на Олю, которая увлеченно учила моего друга шить оленьими жилами.

— Так что не знаю, Костя, хант я или ненец, — закончил свой рассказ Гаврила. — Маша вот ненка, а Марина наша замуж за зырянина вышла, по-зырянски теперь живет, их обычаи соблюдает. Когда мы все вместе каслаем, то в одном чуме люди трех разных народов собираются! Да ты приезжай летом, сам все увидишь!

— Ну вот, а я вас в своих записях ненцем назвал! — вздохнул я, показав на дневник.

— Ну, значит, буду ненцем! — улыбнулся Гаврила.

Подарки Сихиртя

Мы пили чай со свежим хлебом, который привез Гаврила из города, и я спросил, вспоминая разговор о ненцах и хантах:

— Гаврила, а Оля с Марией какие орнаменты на шубах вышивают? Ненецкие или хантыйские?

— Оля по-хантыйски шьет, а Мария — когда как. Сама по-ненецки одевается, а если для меня шьет кисы или малицу, хантыйский орнамент делает. Это ее моя мать научила. Ох и ругалась она на Машу, когда та все по-ненецки шила! Хотя сама мне невесту нашла…

— Мария, скажите, а сейчас вы кому шубу шьете? — повернулся я к хозяйке.

— Оле шью. Ей в приданое! — улыбнулась ненка.

— Так ведь у Оли уже есть шуба, и не одна, мне кажется…

— Каждая девушка к свадьбе должна себе пять ягушек, зимних шуб, сшить. Но Оля в школу ходила, некогда ей было шитьем заниматься, — вздохнула Мария. — Вот теперь я ей и помогаю…

— А зачем пять шуб-то? — не понял я. — У вас, конечно, холодно зимой, но не настолько же…

Мария засмеялась:

— Да не для тепла они, ягушки эти! То есть в ягушке тепло, конечно, но одну на другую шубы мы не надеваем! У каждой хозяйки пять шуб должно быть, обычай у нас такой. Одна ягушка — парадная, в люди выйти, в поселок поехать. Другая — чтобы каждый день носить. Третья, самая простая, — для черной работы: золу из печи выгребать, дрова колоть. Четвертая — для мужа: ягушками, как одеялами, мы ночью накрываемся. А пятая — для гостя. Если гость приедет, чтобы ему тоже одеяло было. По тому, как ягушка сшита, все о женщине сказать можно: откуда она родом, из какой тундры, насколько хорошая хозяйка. Вот, скажем, ханты обязательно все веревочки на ягушке завязывают — иначе неприлично на люди показываться! Еще такой обычай есть. Бывает, девушка сидит, шьет, а полы ягушки широко вокруг себя раскинула. Если парень какой-нибудь случайно на край ягушки сядет — он обязан на той девушке жениться!

— Мария, я смотрю, вы все время шьете. То детскую одежду, то мужскую, то ягушку эту… Одежда что, быстро изнашивается? Или родне в подарок делаете?

Ненка снова засмеялась:

— Нет, себе шьем! Кисы года два-три служат, но подошву каждый год новую ставлю. Кисы шьем из шкуры с ног оленя, камус называется. Самый прочный мех там. На малицу пять-шесть оленьих шкур уходит, на ягушку — восемь. Рукавицы обязательно к рукавам пришиваем, чтобы не потерялись: беда — в тундре без рукавиц остаться!

— Когда я маленький был, мне мама тоже варежки на резинках привязывала, чтобы не обронил! — улыбнулся я.

— Ну, в Москве рукавицы потеряешь — только мама и заругает. А здесь и без рук остаться можно…

— Чтобы одежду сделать, какая шкура используется? От любого оленя? Или выбирать