Я аккуратно смотал кольца аркана и пошел в сторону стада, пытаясь подражать звукам, которые произносили оленеводы.

— Кя-кя-кхя! Кхя-кхя-кя! — ласково подзывал я оленей, но они, едва заметив меня, тут же отбегали на недоступное для броска аркана расстояние.

«В чем дело? — думал я, перебирая пальцами кожаное переплетение тынзяна. — Может, у меня акцент не тот? Или я выгляжу по-другому, сапоги-то я не поменял на кисы? А может, запах другой? Может, они чуют, что я не свой?»

Как бы там ни было, олени от меня разбегались. Краем глаза я заметил, что Виктор и Анатолий с улыбкой поглядывают в мою сторону.

«Нет, я вам докажу, что тоже чего-то стою! — с азартом думал я, глядя на улыбающихся ненцев. — Не подведу Гаврилу, он столько учил меня этот аркан проклятый кидать!»

В этот момент я заметил оленя, который не убегал от меня, а спокойно лежал, лишь поводя ушами в мою сторону.

«Ну все, ты мой!» — радостно подумал я и решил подойти еще ближе для уверенного броска. Я подкрадывался осторожно, слегка нагнувшись, и олень явно не ожидал подвоха.

«Хэ-эй!» — крикнул я, выпрямляясь и одновременно бросая тынзян. Кольца аркана раскручивались как в замедленном кино, и вот петля упала точно на шею оленя. Я припал на одно колено, вытянул вперед правую ногу и стал сматывать аркан. Мой первый пойманный олень бился, поднимая тучи снега, но идти ко мне явно не собирался.

«Ах, вот ты как! Ладно!» — я вскочил и, сматывая тынзян, помчался к бьющемуся в снегу животному. Я уже ликовал, предвкушая одобрительные возгласы оленеводов, как вдруг услышал за своей спиной… хохот!

Анатолий с Виктором, бросив арканы, сидели на снегу и покатывались от смеха. Подбежавший Сергей, увидев меня, тоже захохотал. Гаврила с Гришей еле сдерживали улыбки.

— Чего вы смеетесь-то?! — возмущенно обернулся я к оленеводам, не ослабляя натяжения аркана. — Я же поймал оленя!

— Пойма-ал! — задыхался от смеха Анатолий, утирая слезы. — Конечно, ты его поймал! Мы ведь этому оленю только что ноги связали!

Я отпустил аркан и сел в сугроб. Пойманный мною олень по-прежнему лежал, не собираясь никуда убегать.

— Ладно, дружище, не расстраивайся! — смущенно сказал Горн, подойдя ко мне. — Ты хоть аркан на него смог набросить, у меня так до сих пор не получается!

— Спасибо, старина! — вздохнул я, поднимаясь и отряхивая снег с малицы. — Ну, пойдем обратно к мальчишкам, будем свою работу делать: смотреть, чтобы эти зверюги не разбежались по всей тундре!

Еще около часа ненцы отлавливали оленей, разбивали стадо на группы, считали животных. Гаврила объяснил нам, как оленеводы ищут ягель, определяя продуктивность пастбища.

— Вот это — наша лыжная палка, у ненцев на лыжах с одной ходят, не с двумя. — Гаврила протянул нам ненецкую лыжную палку, нечто среднее между веслом и лопаткой для уборки снега. — Снег копаем по пути, смотрим, сколько ягеля, на много ли дней оленям хватит…

С этими словами ненец копнул снег под ногами, внимательно посмотрел на обнажившийся мох и кустарнички и сказал:

— Здесь еще неделю оленей пасти можно. Потом дальше погоним, на север. Да и чум перенесем поближе к пастбищу. В конце апреля каслать начнем, чтобы по льду Обь перейти. А потом на все лето — к Карскому морю! Сюда только в ноябре вернемся, а то и к новому году…

Я мысленно прикинул, какое расстояние проходят оленеводы за год, и присвистнул — получался маршрут протяженностью более тысячи километров!

Гаврила, словно прочтя мои мысли, произнес:

— Да, далеко кочуем! Иногда поближе, на Полярный Урал. Но стараемся до моря дойти. Там ветер, гнус сдувает, пастбища прибрежные хороши для оленей. Люблю я те края…

Оленя, которого я «поймал», и еще одного загрузили на нарты, и мы поехали обратно в стойбище. «Моего» оленя Гаврила подарил Грише.

— Ну, Костя, спасибо! — улыбнулся пожилой оленевод. — В поселке расскажу, как русский друг мне оленя поймал!

Я покраснел, а Григорий легонько хлопнул меня по плечу, завел свой «буран» и вскоре скрылся за ближним лесом. Другого оленя Гаврила отвел за чум и привязал к нарте.

— Этого сегодня забьем, — сказал ненец. — Мясо кончилось, да и давно свежей оленины не кушали.

С этими словами Гаврила достал свой острый длинный нож, подошел к оленю и начал что-то тихо нашептывать ему в ухо. Олень успокоился, доверчиво ткнулся носом в малицу ненца. Гаврила ласково погладил животное, почесал ему за ухом и молниеносным движением воткнул нож между ребер оленя. Олень всхрапнул, его большие влажные глаза подернулись поволокой, он опустился на колени, а потом упал на бок. Гаврила опустился на корточки и поглаживал оленя, пока не прекратились конвульсии. Горн отвернулся и пошел помогать Сергею чинить «буран».

— Что, Костя, умеешь разделывать? — спросил меня Гаврила.

— Баранов разделывал в Монголии, помочь могу, — кивнул я.

Способ разделки животных у ненцев не отличался от монгольского. Кочевники степи и тундры очень ценили кровь животного, поэтому главным принципом было не пролить кровь на землю. Мы с Гаврилой сняли шкуру, тушу перевернули и аккуратно разрезали надвое. Вскоре на забрызганном кровью снегу лежали две половинки оленя, как огромные чаши, наполненные кровью. Гаврила достал желудок, выдавил из него содержимое и с помощью эмалированной кружки аккуратно перелил кровь в этот своеобразный сосуд.

— Вот так кровь храним. Она там закисает немножко, очень вкусной становится, густой. Да ты же пробовал в первый день, как к нам пришел! — вспомнил Гаврила.

Внутренности хозяин сложил отдельно и принялся разрезать тушу, время от времени предлагая попробовать мне особенно вкусные, на взгляд ненца, кусочки. Вскоре меня уже мутило от крови и сырого мяса.

— А вот это «чепуха», Костя, попробуй! — Гаврила отрезал какую-то жилку и протянул мне.

— Как-как? Чепуха? Смешное название! — с вымученной улыбкой сказал я, с трудом проглатывая теплый кусок жира. — Гаврила, вот мы тут с вами все самое вкусное едим, а Горна даже не позвали!

— Ой, правда! — смутился ненец. — Он ушел сыну помогать, я и забыл про него!

— Гаврила, я пойду Сереже помогу, а Горна к вам отправлю. Пусть он тоже полакомится!

Сказав Горну, что его зовет Гаврила, я с увлечением стал промывать карбюратор «бурана», улыбаясь тому, как ловко избавился от неожиданного ужина из сырого оленя под холодными звездами.

Правда, Горн потом еще несколько дней отказывался есть любое мясо — и сырое, и вареное, — а меня называл предателем…

На следующее утро Гаврила попросил меня помочь ему… похоронить оленя! Увидев недоумение на моем лице, хозяин объяснил:

— Вчера мы оленя забили. Его голову по обычаю похоронить надо. Нельзя голову оленя просто в тундре