Но и это никого не удивило. Потому что волшебник был без своего чёрного плаща. Он надел маскировочный костюм бродяги с помятой шляпой. Подумаешь, нищий ходит и разбрасывает крошки. Может, он голубей кормит. Или белочек.

А ночью возле этих крошек началась какая-то возня. Впрочем, и на это никто бы не обратил внимания, если бы не детский поэт Ёлкин. У поэта недавно родился сын Лёва. И Ёлкин укачивал сына на руках, читая стихи. И тут Ёлкин почувствовал, что ему не хочется стихов, а хочется бутерброда с маслом, а лучше с маслом и сыром. И ещё с колбасой сверху. Поэт положил малыша и пошёл на кухню. Он съел эти два бутерброда, и ещё суп, что остался от обеда, и старую сосиску, и всё детское питание со дна баночек.

– Какой-то я не Ёлкин, а Елкин – ел, ел, а мне всё мало, – пробормотал поэт, вываливаясь из-за стола.

В это время под шкафом, где спал в коробке домашний ёжик, зашуршало. Но вместо острого носа и колючей шубки поэт увидел нечто странное. Ёжика словно подстригли под машинку.

– Ой! – потёр глаза поэт. – Говорят же, не надо наедаться на ночь… А ночью есть тем более вредно.

Ёжик всхлипнул:

– Я теперь не ёжик, а ежик…

– Точно: сплю, – сделал вывод поэт, подмигнул ежику и пошёл в кровать. Но даже во сне он решил проверить, хорошо ли укрыт малыш.

Но в кроватке сладко посапывал… лев.

– Какой глупый сон, – вздохнул поэт, – примитивные образы. Ёжик-ежик, Лёва-лев. Даже не складно. Это не делает мне чести как поэту.

Он отвернулся от кроватки со львом к окну. И тогда-то заметил, что для ночи за окном слишком шумно. На улице ходили птицы с длинными клювами и склёвывали насыпанные волшебником крошки. С каждой парой крошек, как оказалось, исчезала буква Ё.

– Что такое! – возмутился поэт, всё ещё думая, что он спит. – Кыш! Как я буду сочинять стихи, если не будет Ё? И лев вместо сына мне совсем не нужен!

– Да ладно, – сказал волшебник, приземлившись к поэту на подоконник, словно он обычный Карлсон, только что без пропеллера, – обойдёшься как-нибудь.

– А тебе она зачем? – удивился поэт. – Что ты с ней будешь делать?

Волшебник молчал и только посмеивался. Он-то знал, на что годится такая чудесная буковка, внутри которой можно спрятать сразу два звука. Не зря раньше вместо Ё даже писали сразу две буквы. Брали, например, И, которая называлась И десятеричное, а после неё писали О, вот так: IО – Iолка. По-современному – Ёлка.

– Нет, я всё-таки выясню, зачем ты стащил у людей Ё! – сказал поэт. Но волшебник махнул рукой, превратив мятую шляпу в острый колпак, и скрылся в темноте.

Вы думаете, поэт схватил лупу и порошок для отпечатков пальцев, а потом бросился в погоню? А вот и нет! Он взял лупу, порошок для отпечатков пальцев, открыл книжный шкаф и принюхался.

– Эх, собаку бы мне, она бы учуяла следы буквы Ё гораздо быстрее, – сказал поэт.

На полочку забрался ежик, поводил чёрным носом и ткнул в нужное место. Поэт сразу же вытащил указанную книгу. Из нее буква Ё пока не пропала.

– «Буква Ё родилась в России 200 с небольшим лет назад. До этого звуки, похожие на Ё, писали разным способом», – вслух прочитал поэт… – Ой! Стой! Исчезла! Склюнул даже отсюда! Так, ежик, ищи дальше!

Ежик побежал вдоль книг, затем забрался на самую дальнюю полку, где хранились старые издания.

Поэт, подставив табуретку, достал указанную книгу.

– «“Пошёл” раньше произносили как “пошэл”, и писали после ш букву е. Прочитай слово: ПОШЕЛ…»

Но и тут Ё исчезло. Зато на страницах что-то зашуршало, и сквозь строчки протиснулась на ладошку поэту странная буква. Вроде бы на мягкий знак похожа, но с длинной палочкой, а через палочку – чёрточка, как крестик получился.

– Ты кто? – удивился поэт.

– Ять, – ответила буква. – Меня надо произносить как среднее между Е и Я, это похоже на долгую Э. Я раньше в словах писалась: хлѢб, лѢс.

– Что-то я тебя никогда не встречал, – поэт навёл на Ять лупу.

– Понятно, я же мёртвая, – вздохнула Ять. – Нас тут много таких. У волшебника мы теперь, в невидимом волшебном мире: между строчек. Вот и буква Ё скоро к нам придёт. Ей памятник уже поставили.

– Где? – удивился поэт.

– В городе Ульяновске. Прямоугольная плита из коричневого мрамора.

– И тебя волшебник убил? – спросил поэт у Ять. – За что?

Ежик фыркнул, а затем чихнул. Наверное, у него началась аллергия на мёртвые буквы.

– Никто меня не убивал. Меня люди выгнали из азбуки. Ты, говорят, теперь лишняя, мы вместо тебя просто букву Е будем писать. А волшебник меня подобрал. Он всё подбирает, что люди выбрасывают. Я ведь самая волшебная буква.

– Как – волшебная? – удивился поэт. – Ну-ка покажи, что умеешь!

Ять кивнула.

– Вот ты сейчас кто?

– Человек, – немного подумав, ответил поэт.

– Правильно. «Чело» – это «лоб». А «век» – это 100 лет.

– Ну ладно, это я знаю, – поторопил букву поэт.

– А если знаешь, тогда и должен понимать, что, получается, ты сейчас – «столетний лоб».

Поэту не очень это нравилось. Плечи у него как-то сами собой опустились, спина сгорбилась.

– А теперь: раз, два, три! На Ять смотри! – скомандовала буква. – Теперь ты стал человѢкъ. Раньше «чело» означало верх, возвышенность. Вѣкъ – это тебе тоже не 100 лет, это родственник слову вѣчно. А ещё вѣкъ – «сила». Про слабого и больного говорят: у него уВѣЧье – нет века, нет силы и здоровья. Ещё есть такое выражение: «на нашем веку», то есть – на нашей памяти. Значит, вѣк – это ещё и память. Теперь ты не просто лоб, а высшая сила, обладающая памятью. Человѣк – так всех умных людей называли. Они собирались на вѣче, чтобы принять важные решения. А все остальные были – не человѣки, а просто люди.

– Простолюдины, значит, – перевёл на современный язык поэт и ударил себя по лбу. – Так вот почему у нас в жизни всё не так, как нам хочется, а у волшебников в сказках, наоборот, все желания сбываются! У них пустых слов нет – всё что-то значит! Если так написано – так и будет, решено! А нам, чтобы поумнеть, нужно теперь учиться читать между строк!

– Раньше говорили: «Он знает на Ять», – то есть отлично знает, всё знает, – продолжала Ять. – А сейчас люди толком ничего не знают. Им лишь бы попроще, полегче. А я буква трудная. Волшебство вообще лёгким не бывает. Выгнали меня, и что получилось: волшебные слова ничем не отличаются от простых, русские не отличишь от иностранных!

– И много ещё там, между строчек, таких же выгнанных букв? – спросил удивлённый поэт, стараясь сквозь лупу разглядеть хоть одну.