В молодости и мне казалось так же, как и тебе, что красивые меньше страдают, но, прожив долгие годы с твоей матерью, я понял то, моя милая девочка, что красивые ещё больше страдают, чем некрасивые. Если некрасивые страдают от взгляда тех, кто им нравится, то красивые страдают от взгляда любого человека, кто посмотрит на них не так, как хочется. С годами некрасивые женщины привыкают к своей внешности и перестают обращать на неё внимание, красивые же совсем наоборот.

Год, проведённый без Ицы, когда она сбежала с Аттилой, настолько меня доконал, что в один «прекрасный» день, увидев себя в зеркале, я ужаснулся. На меня смотрел другой человек, в зеркале был не я, а кто-то другой, с ужасной внешностью, с заостренными чертами лица. Из зеркала на меня смотрел испуганный, совершенно растерянный, состарившийся человек… Я потерял самого себя. Исчезло всё то, что было во мне привлекательного. И тогда я понял, что если вдруг Ица вернётся, то я стану согласен на все условия, только чтобы хоть иногда видеть её, быть рядом с ней. Я просто уже не мог жить без неё. Я понял, что могу рассчитывать только на её снисхождение, на её милостыню. Я стал нищим. Во мне уже ничего не было, кроме мечты об Ице. Я был готов на всё. Меня охватило равнодушие ко всему на свете, кроме Ицы. Я был переполнен мечтами о ней.

В этот день он больше не читал. И совсем не потому, что не было времени, просто не мог больше вынести и своих воспоминаний, и напоминаний о той прожитой жизни, хотя загнул лист на том месте, где остановился.

Только спустя три дня он снова продолжил читать:

«…Не могу понять, зачем моим родителям дети? Часто женщины рожают детей именно для того, чтобы удержать своих мужей в семье. И только в том случае, если отцы очень любят своих детей, эта уловка жён приносит свои плоды.

Ица совершенно не думала таким способом удержать отца, она сама стремилась куда-то улететь. Семья без детей – косая семья. Но у нас нет семьи. Неужели они думают, что чем больше наплодят детей, тем лучше, тем семья крепче? Если у них будет даже куча детей, семьи не будет. А самое удивительное то, что ни ему, ни ей дети не нужны. Дети для них обуза, но она рожает, он не возражает. Сплошная путаница. Такое нарочно не придумаешь. Но им-то что, а вот как быть нам? Нам из-за их ошибок мучиться всю жизнь».

– Эх, дочка! Все мы мучаемся не только из-за своих ошибок, но отвечаем и за ошибки предков. А ты думаешь, что я не страдал из-за моих родителей?

Когда изменился строй, меня не любили за состояние родителей, но у меня, ни разу не возникло мысли об их вине передо мной. Откуда в тебе столько смелости судить нас, ведь, в сущности, ты о нас ничего не знаешь. Возможно, хотя ты и выросла, но осталась в чём-то ещё совсем ребёнком? Помню такой случай. Тебе тогда было четыре года. Однажды утром я опаздывал на работу. Но так как вечером у меня никогда не хватало терпения собрать необходимые для работы материалы, то я утром за завтраком вспоминал о нужных мне документах, с набитым ртом вскакивал из-за стола и летел на их поиски. Обычно Ица помогала мне. Как-то раз, возвращаясь после очередного такого поиска, чтобы продолжить завтрак, мы увидели тебя, сидящую за столом, и нашу кошку Цили, но на столе. Я, конечно, сразу возмутился тем, что кошке в нашем доме всё разрешается, решил прекратить это безобразие, прогнать и испугать её. Я крикнул «брысь» и сделал вид, что собираюсь её поймать. Испугал я не столько кошку, сколько тебя. Кошка благополучно соскочила со стола, а ты уронила чашку с чаем на пол, облила себя и своё платьице. Конечно, от моего громкого голоса и от неожиданности ты заплакала. Ица, сразу взяв тебя на руки, начала успокаивать и утешать. Вскоре ты успокоилась, поняла, что виновата во всём Цили. Запомнился этот эпизод по двум причинам. Во-первых, я считал себя виновным, что тогда так напугал тебя. А во-вторых, с детства, с тех самых пор свои ошибки ты сваливала на Цили, вплоть до слов, которые тебе не удавалось правильно произнести.

Когда взрослые поправляли неправильно произнесённое тобою слово, ты, помолчав некоторое время, очевидно, произносила его мысленно правильно, а потом обращалась к окружающим:

– Какая Цили глупенькая, она говорит так, хотя правильно надо говорить по-другому.

А когда тебе указывали на неправильное поведение, ты обычно задумывалась на некоторое время и не всегда соглашалась с тем, что тебе говорили. Но и тогда, когда ты соглашалась с мнением взрослых, ты говорила:

– Какая Цили плохая, она всё делает так, как нельзя, а хорошие дети делают хорошо.

Дьюри потерял нить, почему-то начал вспоминать детство Чиллы, он умолк, но не успокоился. Читая дневник, ему что-то хотелось ей объяснить, в чём-то возразить. Наверное, поэтому он снова начал вспоминать былую жизнь, но на главный для себя вопрос он так и не ответил. Дьюри снова обратился к страницам дневника:

«..Не могу понять, зачем моим родителям дети?»

– Эх, дочка, если бы ты знала, насколько глуп твой вопрос? С таким же успехом, ты могла меня спросить: зачем я дышу? Но я постараюсь тебе ответить. Больше всего на свете я любил твою мать, без неё я не мыслил жить на свете. Ты этого не поймёшь никогда. Ты начисто лишена этого чувства. Я не хочу тебя обижать или умалять твоё достоинство. Ты очень хорошая девочка, добросовестная, с огромным чувством ответственности. Ты намного лучше меня и своей матери. И если бы на свете было много таких людей, как ты, люди жили бы намного лучше, правильней. Но любовь – это другое, что-то необъяснимое. Я, быть может, и не смогу тебе объяснить, что это такое, но знаю одно, что без этого чувства жизнь была бы как у кроликов. Если меня спросят, счастлив ли я? Как ты думаешь, что я отвечу? Не догадаешься. Мой ответ будет не «да», а «ОЧЕНЬ». Смешно? Нисколько, для того, кто прожил жизнь. Чем я счастлив? Тем, что разбазарил родительское состояние, ничего не нажив? Тем, что стал пьяницей? Тем, что у меня есть дети, которым я ничего не могу дать? Нет, нет, нет!!! А чем? Тем, что я был мужем твоей матери…. Женщины незаурядной…. Женщины, без которой немыслимо было жить… После возвращения её из Будапешта я ничем не мог её привязать к себе, кроме вас, хотя прекрасно понимал, что и эта связь не самая прочная. Чем можно было её удержать? А самое главное, ради чего всё можно было выдержать. После того как она чувствовала, что беременна, она сразу теряла всякий интерес к мужчинам, переставала жить своей жизнью и жила только интересами будущего ребёнка и заодно и нашими. По-моему, самые счастливые дни для всех в семье приходились на периоды начала её беременности до конца кормления ребёнка.

Дьюри ещё немного подумал, хотел ещё что-то добавить к своему мысленному монологу, но, не найдя подходящих слов, решил продолжить чтение:

«…Меня часто поражало отношение Ицы к нашей кошке, и поэтому, увидав в её дневнике несколько строк о кошке, я с интересом прочла бы их, однако решила, чтобы не зависеть от её мнения, написать самой о кошке, а затем прочитать те записи из дневника Ицы и сравнить их.

Итак! За всю свою жизнь я ни разу не видела, чтобы Ица хоть раз погладила Цили, а ведь насколько я помню, она принесла её котёнком в дом. Папа и я привязались к кошке, особенно папа, а Цили платила каждому своей любовью в той мере, в какой её получала. Больше всех она любила папу, потом меня и почти не замечала Ицу. Когда подросли Габи и Тыко, они потеснили меня. Однако папу, Цили по-прежнему любила больше всех. Ведь бедное животное не могло знать, что именно папа утопил тогда ещё слепых котят, и возил её саму в ветлечебницу на операцию. Возможно, Цили и не была бы так привязана к нему, но кошки не умеют думать. После потери котят Цили долго не могла успокоиться. Никого она не замечала, даже пищу не принимала – искала котят. В этот период я даже начала бояться её. Появлялась она внезапно, двигалась крадучись, с сосредоточенным взглядом, как будто впереди видела цель. Иногда забивалась в угол и мяукала, да так, что хоть из дому беги. Мама в этот период вообще не появлялась дома, жила у своих родителей, потом и меня взяла к ним. Не помню, сколько времени мы жили у деда с бабушкой, однако, когда мы вернулись домой, кошка вела себя уже совершенно по-другому. Она почти не появлялась во дворе, стала пугливой. Она поправилась, но вздрагивала при резком звуке и сломя голову неслась куда-то. Когда я поинтересовалась, чем вызваны эти перемены, мне сказали, что она вскоре успокоится, но, чтобы больше не повторялась история с котятами, её возили к ветеринару, иными словами, у неё больше никогда не будет котят. Я её тогда немного пожалела, очевидно, для приличия, но в душе обрадовалась, что тех ужасных дней больше не будет, но с годами мне больше и больше было её жаль. Нам, без сомнения, было лучше так, ну, а ей? Она перестала выходить во двор, боялась животных, особенно котов. Вместо того чтобы ловить мышей, она играла с мячом или другой небольшой игрушкой, подвешенной на ниточку. Страшно много спала. Иногда, видя её спящей, мне казалось, что она видит сны о своей молодости. Уйди она от нас сразу после потери котят, может, и прожила бы нормальную жизнь, а то искала она их в доме и, возможно, даже ждала помощи от нас, именно от тех людей, которые и лишили её потомства. И получила помощь!»