«… Я не люблю кошек. Они мне напоминают наглых людей, не то, что собаки, особенно немецкие овчарки, в них помимо ума и преданности много такта. На животных я люблю смотреть, любоваться, в редких случаях ласкать, но не ухаживать за ними. Как-то раз, выходя из дома, у калитки я нашла котёнка, он симпатичный и так жалобно мяукал, что я взяла его на руки, приласкала, а затем и напоила молоком. Уходя по делам, я решила подбросить его соседям, но он так сладко спал, свернувшись в клубок рядом с тарелкой молока, что я пожалела его тревожить и ушла. Котёнок вскоре стал любимцем Чиллы и Дьюри, он им не давал проходу, требуя, чтобы они с ним играли. Очевидно, игра им настолько понравилась, что когда по какой-то причине котёнок исчезал, они направлялись на поиски. Эти игры вошли в привычку, что никто и не заметил, что котёнок вырос и превратился в громадную кошку, которая начала вскоре мне действовать на нервы. Потом начали выть коты, и вскоре она „осчастливила“ нас своими котятами, от которых надо было избавляться, а потом пришлось её стерилизовать. Я бы, конечно, не писала об этом так подробно, если бы не увидела в этом свою постоянную ошибку. Я часто уступаю, помимо моего желания, тем, с кем не согласна, тем, кто мне противен, тем, кого жалею, только чтобы поскорее избавиться от неприятного разговора, не задумываясь о последствиях, за которые приходится платить и порой очень дорого».

Цили чувствовала, что Дьюри читает о ней. Как обычно лёжа у Дьюри на коленях, она спала, но сон полон опасных видений, она часто вздыхала и никак не могла удобно устроиться на привычном месте. Дьюри гладил её, стараясь успокоить не то её, не то себя. Прочитанное напомнило ему не самое приятное прошлое. До появления в доме котёнка он даже не знал, как он вообще относится к семейству кошачьих. Видеть он их, конечно, видел, даже знал примету насчёт чёрного кота, но в неё не верил. Каждой весной он слышал мартовские оргии котов во время любовных игр. Одним словом он их видел, но не замечал, не испытывал ни любви, ни ненависти, не интересовался их жизнью. После возвращения их с Балатона в доме появился новый питомец. Принесла его Ица. Чилла с рёвом отстояла его пребывание в доме. Постепенно и Дьюри стал играть с котёнком, так как тот не упускал случая напомнить о себе и своём желании играть. Вскоре, по возвращению домой, Дьюри уже искал котёнка, если тот вдруг не появлялся сразу, как только Дьюри переступал порог дома. Это единственное существо в доме, которое радовалось в любое время дня и ночи контакту с любым членом их семьи, кто только ни пожелает. Но как водится, согласно эгоизму любящего Дьюри казалось, что это его привилегия. А когда котёнок подрос и превратился в огромную, пушистую кошку, Дьюри настолько привязался к ней, что каждый вечер, посадив её себе на колени, и гладя её роскошную белую шерсть, делился с ней своими радостями и неприятностями, испытанными за день. Излияния его были длинными, под конец которых кошка просто засыпала, Дьюри успокаивался и тоже быстро засыпал. Такие откровения случались, если день выдавался, довольно бурным. Но настало время, когда Цили перестала быть игрушкой. У неё появилась своя, кошачья жизнь за стенами дома, она исчезала неизвестно куда, являлась под утро, а то и в середине следующего дня. По двору начали шнырять коты. После первой бессонной ночи из-за Цили, Дьюри решил запереть её в комнате. Как только стемнело, коты устроили во дворе такой концерт, а Цили так страстно отвечала им из комнаты, что её пришлось выпустить. На этом кончилась его «воспитательная работа», но отнюдь не тревоги. Он понимал, что Цили скоро «осчастливит» котятами и надо будет от них избавляться, Ица их не выдержит. Поэтому он начал расхваливать Цили своим знакомым в надежде на то, что кто-то захочет взять её котёнка, но никто не соглашался. В тот день, когда котята появились на свет, Ица решила уйти из дому, заявив, что вернётся только после того, как Дьюри избавится от них. Он уверял её, что ей не стоит уходить, так как процедура займёт у него не больше нескольких минут. Ица с удивлением посмотрела на него, но ушла. Как только дверь калитки закрылась за Ицей, Дьюри бросился к Цили и её котятам. Он их ещё не видел, но уже ненавидел. Ица из-за них ушла из дому. Когда он увидел котят, ещё мокрых, мяукающих, слепых, никакого хорошего чувства в нём не шевельнулось. Было только отвращение. Он направился к старой бочке, которую уже давно хотел выкинуть, и решил наполнить её водой. Бочка была сухой. Чем больше он заливал в неё воды, тем больше из неё выливалось. Дьюри злился. К нему на помощь пришла Чилла, и откровенно радовалась струйкам воды. Они промокли до пояса, но так и не смогли наполнить бочку. Вода уже не выливалась струйками из щелей, а медленно струилась со всей поверхности бочки. Чилле стало неинтересно, и она ушла. Дьюри вскоре последовал её примеру. Переодеваясь, он решил дождаться, когда Чилла заснёт. Дюри надеялся, что к тому времени рассохшаяся бочка настолько пропитается водой, что будет удерживать её дольше, и тогда он быстро покончит со всем этим… Ночь он просидел, не сомкнув глаз. Несколько раз он подходил к Цили, но стоило ему увидеть её, измученную, но полную забот о своих детёнышах, он немедленно отступал в нерешительности. И снова принимался искать то спасительное решение, которое избавит его от каких-либо действий. Он готов был на всё, даже на исчезновение своей любимицы Цили, но только без его участия. Под утро, когда Цили заснула, он забрал у неё котят и бросил в бочку с водой. Даже сейчас, спустя столько времени, он с ужасом вспоминал эту картину. Звёзды погасли, исчезла луна, которая мешала ему своим холодным светом, солнце ещё не появилось. Было непривычно тихо. Он котят нёс через свой двор, в котором вырос, как вор, как преступник, крадучись, затаив дыхание, боясь звука своих шагов. И чем дольше всё это длилось, тем невыносимее становилась для него ситуация. Вначале его собственные шаги, казалось, звенели на весь город, затем всплеск, падающих в воду котят оглушил планету, а затем нескончаемый вой Цили облетел всю галактику. Такой ценой он вернул Ицу домой, а она только внимательно посмотрела на него и, ничего не сказав, прошла к себе в комнату. Ему хотелось крикнуть ей, рассказать, что он пережил ради неё, но Ице, очевидно, было неинтересно. Или она знала, что он уже способен для неё на всё, что он – в её полной воле. Поэтому с ним можно и не считаться.

Воспоминания мучили Дьюри. Для того чтобы избавиться от них, он решил продолжить читать. Однако опасаясь, что Чилла ещё будет что-нибудь писать о кошке, он перевернул страницу и начал читать с первого абзаца. Читать-то он читал, но ничего не понимал. Все мысли его были заняты прожитой жизнью. Мелькали какие-то сцены, приходили в голову неприятные эпизоды, перед глазами возникали дорогие для него вещи или отдельные предметы. Он и сейчас чувствовал вес тех котят, слышал всплеск воды при их падении, даже видел их беспомощную борьбу за жизнь. Потом душераздирающее мяуканье Цили, её безумные глаза. И вот сейчас перед Дьюри встал вопрос во всей своей простоте и значительности:

– А зачем? Зачем он это делал?.. Ради любви, – ответил он себе привычными словами, как всегда, пытаясь мысленно спрятаться за общепринятые ценности. Так ему было легче. Так он чувствовал себя не хуже других, он был такой же, как все, в компании тех, кто ценит выше всего чувства…. Это обычно успокаивало, но не сегодня. Проснулась Цили, медленно потянулась и, спрыгнув с его коленей, где она спокойно спала, медленно направилась к дверям и скрылась в темноте. Дьюри проводил её взглядом, отряхнул брюки от её шерсти и, уставившись в темноту, продолжил свои мучительные размышления: