— Бурко, — в тишине на площади голос прозвучал гулко.

Богатырский конь подошел к хозяину. Илья легко, словно и не был в доспехе, вскочил в седло. Люди молча смотрели на своего богатыря. Илья понимал, что надо что-то сказать, но в голову ничего не приходило. Народ ждал. Собравшись с мыслями, Муромец начал:

— Ну, чего говорить — много их. Раньше так не бывало. Да вы и без меня знаете. Одним войском не управимся. Так что все готовьтесь...

По толпе пробежал вздох.

— Все, говорю. Потому — бежать нам некуда. Я на Рубеж, сам посмотрю, что там. Может... — он помолчал. — Может, верну своих. Княже!

Владимир подошел к богатырю, смотрел снизу вверх.

— Княже, шли гонцов к мужам на север. Скажи: не ты их зовешь и не я. Русь их зовет.

Владимир кивнул.

— Успеют ли?

— Должны успеть. Ну, прощайте, я буду на третий день.

Богатырь легко тронул коленями бока коня, народ расступился. Бурко с места пошел рысью, не спеша разогнался и вдруг, резко толкнувшись так, что вывернул бревна из мостовой, взлетел в воздух.

— Через стену! — ахнула толпа.

Вакула перекрестился и какими-то помолодевшими глазами посмотрел на сыновей:

— А ведь давно не видел уж богатырский скок! Давно!

* * *

Три версты отъехав от Киева, Бурко остановился.

— Слышь, Илья Иванович, а сними-ка ты с меня эту чешую.

— Чего так? Или жмет все-таки?

Бурко душераздирающе вздохнул, сдув в овраг подлетевшую чересчур близко ворону. Пострадавшая через свое любопытство птица хрипло обругала коня на своем вороньем языке.

— А и верно люди говорят: богатырям кони на то надобны, что одна голова хорошо, а две лучше. Ты на Пороги собрался, Заставу ворочать?

— Ну?

— Подковы гну, — огрызнулся конь. — До Порогов — трое суток богатырского скока! И что мне, все это на себе волочить?

— А как ты в бою волочить будешь? Или для красоты себе стребовал?

— Никакой бой не длится трое суток, — знакомым наставительным тоном пояснил Бурко. — Раньше кто-то сбежит. Давай-давай, и сам скидывай все, кроме кольчуги, и шлем полегче возьми.

Друзья осторожно спустились в глубокий овраг. Внизу Илья спешился и принялся снимать с коня хитрый доспех. Наконец, отстегнув половинки стальной попоны и маску, богатырь снял броню и шлем.

— Слушай, Бурко, а ведь это все не вчера сделали. На один меч, почитай, месяца два, а то и три ушло.

— Два с половиной.

— Так откуда ж они знали...

— Это я им сказал. Калин полгода назад начал власть брать. Три месяца назад стало ясно, что орды он объединил. А дальше уже понятно было, куда он двинется. Я решил, что Владимир тебя всяко выпустит, вот и подговорил народ.

— Хитрый ты, куда деваться? — Илья раздвинул кусты, открыв огромный камень, лежавший вплотную к склону. — Смотри-ка, совсем в землю врос. Видно, ни Добрыня, ни Алеша сюда давно уж не захаживали.

Богатырь присел, уперся спиной в камень и с кряканьем откатил его в сторону, открыв низкий вход в пещеру. Зайдя внутрь, он некоторое время чем-то лязгал и звякал, негромко ругаясь, и, наконец, вышел обратно. Из доспехов на Илье остались только видавшая виды кольчуга да во многих местах мятый шелом, драгоценное оружие богатырь тоже сменил на старый, испытанный в боях варяжской стали меч. Убрав в тайник конскую броню, Илья подошел к другу:

— Ну, поехали, что ли?

— Постой, кто-то там за нами прискакал, — озабоченно пробормотал Бурко. — Послушай-ка.

Илья лег, прижав ухо к земле.

— То ли трое, то ли четверо. Наши — не наши, не разберу.

— А вот сейчас посмотрим, — Бурко закинул голову и громко, раскатисто заржал. Сверху донеслось ответное ржание.

— Свои, — сказал конь. — Княжьей конюшни, дружинные.

— А если б не свои были? С ума сошел, так ржать?

— Сам сказал, что их только трое. Делов-то...

Наверху богатыря ожидали Сбыслав и те двое, что помогали надеть доспехи. На четвертом, самом заморившемся коне было навьючено что-то длинное, завернутое в шкуру. Лицо у Сбыслава было донельзя гордое:

— Вот, Илья Иванович! Мы его сберегли на всякий случай. Нам Добрыня Никитич, когда отъезжал, отдал, велел хранить. Лук твой, богатырский, и стрелы!

Илья снял с по-детски обрадовавшегося коня сверток, откинул шкуру и придирчиво осмотрел огромное, как у баллисты, орудие.

— А правду говорят, что он у тебя стальной? — робко спросил один из парней. — А берестой только для вида обмотан?

— Неправда, — объяснил Илья, придирчиво осматривая свернутую тетиву. — Был стальной, да я сломал случайно. Этот по старинке делан.

Он накинул петлю на один рог, скрипя зубами, согнул лук и укрепил тетиву на другом. Сбыслав сглотнул. Илья достал из колчана огромную, словно дротик, стрелу, наложил.

— А... А перья такие откуда?

— Была в Колхиде такая птица Рух...

— Была?

— Ну, эта точно была. Может, правда, где-то другие есть. — Илья со скрипом натянул тетиву до уха. Молодые дружинники втянули головы в плечи.

— Ты хоть рукавицу-то на леву руку надел? — брюзгливо повернул морду Бурко. — У тебя пальцев лишних много?

— Надел-надел, — ответил Илья, спуская тетиву.

Выбравшуюся было из оврага ворону унесло куда-то в степь, парни попадали с коней, а стрела с ревом рассекла воздух и ударила в стоявшую на кургане с незапамятных времен каменную бабу.

— Стосковались руки по доброму делу, — с удовлетворением сказал богатырь, глядя, как кружатся в воздухе мелкие обломки статуи.

— Вандал, — заметил Бурко.

— Ну, молодцы, — повернулся Илья к лежащим на земле дружинникам, — бывайте. Через трое суток вернусь, может, и пораньше. Готовьтесь, не подведите меня.

— Не подведем, Илья Иванович, — твердо ответил, высунув голову из-под плаща, Сбыслав.

* * *

Илье всегда нравилось ездить богатырским скоком. Бурко взлетал, как полагается, повыше леса стоячего, пониже облака ходячего, прикидывал, куда опуститься, снова взлетал. В отличие от Дюка или Алеши, Муромца никогда не укачивало, и единственное, о чем он жалел, это что Бурко не может полететь от скока к скоку подольше. Под ним проплывала, то приближаясь, то удаляясь, степь, берега Днепра, поросшие лесом, вот мелькнул хребет Змиевых Валов. Бурко отклонялся на восток, к Воронежу, скоки стали короче, наконец, конь перешел на обычный скок, затем на рысь.

— Чуешь, Илья Иванович?

Илья принюхался.

— Гарью несет.