– То, что доктор прописал, – заулыбался Шуба.

Они пошли дальше. В девятом купейном вагоне оба туалета были открыты и работали. Кафан осторожно приоткрыл дверь последнего купе, увидел спящего мальчишку лет пяти и рядом его мамашу в бигудях. Это явно не то.

Зато в восьмом вагоне.

В восьмом вагоне был ресторан, и он, как ни странно, работал – там пахло свежей аджикой и крепким бульоном, а за дальним столиком похмелялись два раздетых по пояс волосатых армянина. Из кухни показался бармен в накрахмаленной рубашке, крикнул:

– Закрываемся, все! У нас спецобслуживание!

– А у нас с другом как раз спецталоны завелись! – крикнул в ответ Шуба, доставая из кармана десятидолларовую бумажку и махая ею над головой.

Кафан матюкнулся под нос. Ишак нюхал этого Шубу, дурня, ну, честное слово. Кто же тратит доллары, которые еще даже не остыли от руки прежнего владельца?

Но менять что-то было поздно: десятка в одно мгновение перекочевала в карман бармена, Шуба уже прилип к стойке и нетерпеливо перебирал ногами, тыкал пальцем в меню и громко нес какую-то чушь из серии «Армянское радио».

– По сто пятьдесят сделаем? – обернул он сияющее лицо к Кафану.

Тот махнул рукой: делай, как знаешь.

Через минуту места разговорам уже не осталось, степные курьеры молча сосредоточенно потели над рублеными котлетами по-кубански и над пузатым графином, на дне которого плавали две перекрученные лимонные корки. Гулять так гулять, шло бы все в задницу.

5.

Первый раз Жора проснулся, когда Инга натягивала на себя короткие желтые шорты, и из кармана у нее просыпалась мелочь. Она включила малый свет, села на корточки и собирала деньги, напевая что-то под нос, а ее голая грудь висела буквой".

Инга поймала Жорин взгляд, улыбнулась, сказала:

– Через десять минут Кореновская, котик. Отшумела роща золотая…

Жора тоже улыбнулся и закрыл глаза.

Когда он проснулся второй раз, Инги уже не было, свет горел по-прежнему, а со столика исчезла бутылка «Дынной». На часах 03.10. Жора приподнялся, чтобы дотянуться до выключателя – в этот момент Леночка вскрикнула во сне. Он подошел к ней, поправил съехавшую простыню, снова лег. Уже в постели подумал, что у нее, возможно, начинается жар. А может, это просто духота. А может, это.

В третий раз Жора проснулся, когда кто-то тихо произнес над самым ухом:

– …дерьмо собачье. Открой пасть, говорю.

Он увидел прямо перед собой широкое лицо Ахмета и черное вороненое дуло «глушилки», от которого пахло чем-то прокисшим.

– Или я тебе его в жопу запихну и выстрелю, не веришь?

Жора осторожно пошевелился под одеялом – и тут же заработал рукояткой пистолета в челюсть; еще не успели погаснуть звезды перед глазами, а ствол уже торчал у него во рту и на зубах скрипело железо.

– Вот так, правильно, держи, – прохрипел Ахмет. – А теперь вставай, быстренько, по-пионерски. И – ни звука.

Проводник ждать не умел, он сразу протолкнул пистолет чуть ли не до глотки и поднял Жору за волосы.

– На коридор, – скомандовал он вполголоса.

Теперь дуло перекочевало на затылок. Перед тем, как открыть дверь, Жора увидел под сиденьем свою распотрошенную сумку; на полу с тихим глюканьем перекатывалась бутылка арманьяка.

Он вышел в коридор. Сзади щелкнул замок, Ахмет закрыл купе на ключ. Коридор заливали густые утренние сумерки, на полу тлело пятно оброненной кем-то апельсиновой шелухи. Поезд спит, и в то же время колеса твердят бесконечное «туда-туда. туда-туда», а за окном проносится серо-черная кардиограмма леса.

– Налево, в тамбур.

Жора повернул налево, толкнул дверь, потом еще дверь. Дуло в такт шагам подпрыгивало и копошилось в углублении на затылке. Босым ногам стало зябко.

– Лицом к двери. На колени.

– К какой двери? – уточнил Жора.

Удар. Ахмет врезал пистолетом плашмя по уху и виску, потом ногой в позвоночник. Жора чуть не влетел носом в консервную банку с окурками, подвешенную на наружном дверном окне. Еще удар. Когда Жора открыл глаза, он увидел перед собой переплетенные ромбы, это рисунок на железном полу. Из уха текла кровь.

– Лицом к двери, джигит, – шипел где-то рядом Ахмет. – На колени.

Жора не стал переспрашивать, плевать ему, какая там дверь, он приподнялся на руках, встал на колени и уставился в перечеркнутое блестящими горизонтальными поручнями окно.

– Руки за спину.

Небо из мышино-серого успело превратиться в светло-серое, сейчас где-то часа четыре, наверное.

– Чего тебе надо? – спросил Жора, складывая руки за спиной.

– Товар, – просто сказал Ахмет. – Ты везешь с собой товар, я хочу знать, где он.

– Какой товар?

Удар по затылку, Жора лбом воткнулся в дверь.

– У нас очень мало времени.

Кошмарный сон, подумал Жора.

– Да откуда я знаю, что за товар тебе нужен, придурок?! – заорал он. – Ты хоть можешь называть вещи своими име…

Удивительно, как эта дверь еще не вылетела наружу. Колеса стучали под самым ухом. Жора опять увидел перед собой ребристый пол, там красные ромбы – это кровь, она похожа на какую-то карточную масть. Бубна, кажется. Рядом дышал Ахмет.

– Я считаю до трех.

– Хорошо, – сказал Жора, приподнимаясь. – Я везу товар, договорились. У меня много товара. Я не знаю еще, что это за товар, но он у меня есть. Что дальше?

– Не звезди, джигит. Говори, где порошок.

Жора сглотнул. Порошок, порошок… Наркотики, что ли? Мысль понеслась, запрыгала, завертелась на месте.

– Я… Я хочу знать, что со мной потом будет.

– Выйдешь в Ростове, – сказал Ахмет. – Дальше можешь делать что угодно, хоть дуй обратно в степь к Зиге, за новой партией.

– А деньги?

Дуло проехалось вверх-вниз, топорща волоски на затылке. Ахмет, наверное, там давится со смеха.

– Будут деньги, – сказал он наконец. – Все будет, джигит. Или – ничего… Итак, я внимательно слушаю.

Жора лихорадочно соображал. Заманить этого идиота обратно в купе? Нельзя, там Леночка (вот елки, опять она не пришей рукав). На коридор? Нет. Здесь, в тамбуре? В туалете?

– Ладно, – пробормотал Жора. – Хорошо. Только чтобы без дураков.

– Говори…

– Товар под вагоном. Снаружи.

Пистолет в руке Ахмета как-то странно дернулся.

– Врешь. Там его негде прятать.

– Все так думают, – сказал Жора. – Вот поэтому я его туда и пихнул. Там какая-то труба, и швеллер. Там, короче. Я покажу, когда будет станция.