Бадхетт в ответ посмотрел на него с такой грустью, что Павлику стало стыдно. Как будто это по его вине бедный медвежонок был теперь обречен жить там, где ему совершенно не хотелось жить.

— И ведь тут совсем неплохо, — опять попробовал оправдаться перед другом Павлик.

Но медвежонок явно не собирался соглашаться. Он по-прежнему хранил на мордашке озабоченное и грустное выражение.

* * *

— Нет, ты только посмотри!

Анна в сердцах хлопнула дверцей холодильника. Бедняга, перепугавшись от такого нетипичного обращения с ним, недовольно заурчал.

— Что там такое? — спросил Кирилл.

— Даже продуктами нас затарили по самые ушки, — процедила сквозь зубы Анна. — Причем именно теми, которые мы едим.

— Чем ты недовольна? О нас проявляют заботу, — весело отозвался Кирилл. — Мы можем спокойно жить целую неделю, не заботясь о хлебе насущном. Разве ты не об этом мечтала всю свою сознательную жизнь?

Она хотела ему ответить, что в этом вот «исполнении мечтаний» и кроется некая отталкивающая загадка, но промолчала. Кто знает — вдруг она не права? В конце концов, просто дежурный набор продуктов: масло, колбаса, сыр, творог, молоко… Это все едят. Не только они. Для детей — какао. В шкафу кофе. Если даже предположить, что они неведомыми путями узнали, что она пьет только «Амбассадор», — ну, так «Амбассадор» считается лучшим. Может, хозяева просто хотят, чтобы им было хорошо? Чтобы они остались?

Анна достала из кармана куртки пачку сигарет. Черт побери, пустая…

— У тебя есть сигареты?

— Нет. Кончились. Сходить?

— Почему же они о сигаретах не позаботились? — не удержалась от колкости Анна.

— Может быть, позаботились. Просто… — Он поднял глаза и радостно сообщил: — Вот и сигареты. Целый блок, между прочим!

Она посмотрела. И ей сразу расхотелось курить. Вернее, курить ей хотелось, но не ЭТИ сигареты.

Она прижала пальцы к вискам.

— Что с тобой, Анька? — тревожно спросил Кирилл, присаживаясь перед ней на корточки. — Эй! Вон же сигареты… Достать тебе?

— Нет!!! — заорала она.

— Хорошо, хорошо… Не буду.

Она взяла себя в руки и поняла — другого выхода у нее нет. Поэтому, судорожно сглотнув, кивнула и тихо сказала:

— Хорошо, дай мне оттуда пачку…

Он поднялся, открыл блок и достал пачку «Голуаза».

«Ну хорошо… — подумала Анна, раскуривая сигарету. — Хорошо. Они затарили холодильник продуктами. Они постарались угодить нам, поставив в шкаф банку «Амбассадора». Просто хороший сорт. Предположим, что в этом нет ничего странного… Все нормально, Анна… Но откуда они, черт побери, могли узнать это?»

Она сосредоточенно и угрюмо посмотрела на дымящуюся сигарету. Если она скажет об этом Кириллу, он отправит ее к психоаналитику. Наверняка именно так он и поступит. Или найдет объяснение и этому. Потому что очень ему хочется находить объяснения всему. В то время как Анне сейчас хотелось бы удрать отсюда куда глаза глядят.

Потому что никто из хозяев этого дома не знал, что Анна курит только «Голуаз»!

«То, что я хотела!»

Душка подлетела к музыкальному центру. Все тут было — и DVD-плеер, и магнитофончик, и приемник!

Она зачарованно провела пальчиком по гладкой поверхности. Нажала на кнопку. Зазвучал сладкий голос Анни Леннокс — «Sweet dream».

Все было действительно именно так — как в сладких грезах. Большая комната — вся ее! Музыка. Книжки. Окно, выходящее прямо в лес. «Утром меня будут будить птицы», — подумала Душка. Она посмотрела на книжную полку. Ее книжки еще не были распакованы, но там, на полке, ее уже ждали невесть как угаданные книги, которые она хотела прочитать, но не могла найти.

Порывшись на полках, Душка быстро нашла самую желаемую и забралась с ногами на огромную кровать. Господи, какая же она была мягкая! Душка несколько раз подпрыгнула, засмеявшись от удовольствия. Блаженно откинувшись на пуховую подушку, она погрузилась в музыку и чтение мак-каммоновского «Путешествия на Юг», чувствуя себя немного Алисой в Стране чудес, где ничего не понятно, но все интересно.

Анни Леннокс вдруг замолчала, и некоторое время — буквально секунду — комната пребывала в тишине. Потом мелодия зазвучала снова — песня была та же самая, но исполнял ее кто-то другой, со зловещим низким голосом, отчего и песня стала звучать иначе: будто вместо рождественских колокольчиков зазвучал набатный колокол, тревожный и тягучий.

Душке стало не по себе. Она отложила книгу и уставилась на проигрыватель, думая, не стоит ли выключить эту гадкую музыку совсем? Но музыка НЕ ДАВАЛА себя выключить. Она завораживала, втягивала Душку внутрь, в себя, издеваясь над ней и одновременно пытаясь завлечь ее все дальше и дальше, в самую глубину, как завлекают в лес злые тролли.

Душка подняла глаза и вздрогнула.

На самом верху книжного шкафа стояла точно такая же статуэтка, как у бабушки.

Молодая женщина держала в руках Змея, кусающего себя за хвост.

Точно такая же — и другая…

У бабушкиной не было лица. А у этой — было. С четко очерченными чертами. С огромными, сияющими янтарем глазами. И эти глаза смотрели прямо в ее душу, повергая девочку в смятение. Они парализовали ее волю, заставляя Душку не отрывать взгляда, хотя именно этого ей сейчас хотелось больше всего.

Не смотреть в эти холодные глаза и не видеть этой насмешливой улыбки!

* * *

День протекал незаметно, как песок сквозь пальцы. Кирилл поймал себя на том, что в нем кто-то словно бы сдвинул полюса восприятия, — раньше ему было все равно, есть ли у него удобства, комфорт, пища высшего качества… Раньше, до сегодняшнего дня, он мог спокойно курить плохие сигареты — а не все ли равно, чем вредить здоровью, говорил он. «Раковые» палочки они и есть «раковые», разве что втридорога платишь за собственную смерть.

Но теперь что-то переменилось.

Может быть, оттого, что все это досталось просто так?

«Просто так никто никогда и ничего не делает», — вспомнил он слова матери. Более того, он почти услышал ее голос. «За богатства нередко платишь душой». Тогда, когда они об этом говорили, — Кириллу сейчас казалось, что прошел не день, не неделя, а целая ВЕЧНОСТЬ, — он усмехнулся и сказал: «Знаешь, ма, я бы согласился. Не согласился бы, если бы потребовали заплатить не моей уставшей и привыкшей ко лжи душой, а моей Душкой!» Тогда мать едва заметно улыбнулась и тихо сказала: «Не вижу особой разницы».

Он и сам не видел. Душку он любил безумно — до такой степени, что, когда погибли Миша и Аранта, в его голове долго сидела кощунственная, тщательно скрываемая от посторонних мысль: «Слава богу, что это не случилось с моей девочкой!» От этих мыслей ему и самому становилось не по себе, он чувствовал вину перед погибшими за то, что думает именно так, — но ничего поделать Кирилл не мог.