Мы уселись за стол, нарядные и весёлые. Негромко играл магнитофон. Мы поздравили маму с Женским днём, я подарил ей самодельную открытку, а папа преподнёс фен.

— Вот отремонтировал, а то всё некогда да некогда.

— Ай какие вы у меня молодцы! — расцеловала нас мама.

— А ты тортик, мам, попробуй.

Я пододвинул торт, который получился почему-то кривоватым — один бок выше, другой — ниже.

— «Танюша» торт называется, между прочим, — горделиво подсказал папа.

— Как всё замечательно, мои дорогие! — воскликнула мама. — А я опасалась, что вы подарите мне очередные духи или сумочку. — И, попробовав торт, добавила: — Только, чур, в другой раз кладите ровно четырнадцать ложек муки. Договорились?

Мы с папой только рты разинули.

Как она узнала, что я сбился со счёту?

Мы с Лёшкой возвращались из школы домой и по очереди пинали по дороге ледышку.

— Эх, неинтересно как-то жить стало. Всё одно и то же, — вдруг посетовал Лёшка.

— А тебе каждый день праздник подавай? — усмехнулся я.

— Я не про праздники говорю, а вообще. Скукота, заняться нечем.

— Возьми и придумай что-нибудь, раз такой живчик.

— И придумаю. Вот стану думать днём и ночью и что-нибудь изобрету, может быть, даже великое открытие сделаю, — Лёшка горделиво выпятил грудь.

— Тоже мне изобретатель нашёлся! — засмеялся я.

— Да, представь себе изобретатель. Прямо сегодня возьму и изобрету что-нибудь.

— Спорим, не изобретёшь?!

— Вот приходи сегодня вечером, увидишь. А на что поспорим?

— На пять жвачек.

— Ладно. И не забудь прихватить их, когда ко мне пойдёшь, — предупредил меня Лёшка.

Весь оставшийся день я провёл в нетерпеливом ожидании вечера. Наспех сделал уроки, пропылесосил ковёр в гостиной, как обещал маме, и сбегал в киоск за жвачками. Но купил я их вовсе не из-за неуверенности в своей победе, а просто так, как говорится, на всякий случай.

Едва начало смеркаться, я рванул к другу. Когда Лёшка с сияющей физиономией открыл дверь, я понял, что жвачки купил не напрасно.

— Здравствуй, Мишенька. Проходи, дорогой, — ласково пригласил он.

Столь необычное обращение заставило меня насторожиться.

Я сдёрнул с головы шапку и принюхался. Пахло чем-то вкусным. Лёшка многозначительно кивнул:

— Раздевайся-раздевайся, швейцаров у меня нет. И дуй на кухню.

И сам скрылся за кухонной дверью. Скинув куртку, я поспешил за ним. К моему разочарованию, на столе было пусто, зато на огромной сковороде скворчала и пузырилась какая-то совершенно фантастическая масса. Она то упрямо вздымалась бесформенными горбами, а то вдруг бессильно опадала, громко лопаясь пузырями.

— Что это? — озадаченно спросил я. — Клей, что ли, столярный варишь?

— Сам ты клей, — проворчал Лёшка и, схватив сковороду за деревянную ручку, перенёс на стол. Я едва успел сунуть под неё подставку.

— Пробуй!

Я с опаской уставился на непонятное месиво.

— Может, всё-таки сначала скажешь, что это?

— Ешь, не бойся. Это моё личное изобретение, — похвалился Лёшка, — называется «Расплавленный снег».

— А разве снег плавится? По-моему, он просто тает.

— Вот чудак! Это же поэтическое название. К слову сказать, я однажды ел торт «Ночной полёт», не станешь же ты утверждать, что торт, будто Баба-яга, летает по ночам. Ну если тебе такое название не нравится, можно назвать и по-другому, например, м-м… «Белая неожиданность». Да ты пробуй, пробуй.

Я взял ложку и подцепил нечто, похожее на тягучее тесто.

— Ну как? — нетерпеливо спросил Лёшка, не дав мне донести вилку до рта.

Я глубокомысленно пожевал. Что-то мне эта смесь напоминала. Но я не мог понять что.

— Нравится? — засмеялся Лёшка и поддел вилкой изрядную порцию.

— Вкусно, но что это?

— Отгадай!

— Не знаю.

— Сдаёшься?

— Сдаюсь.

Лёшка постучал вилкой по сковородке и гордо объявил:

— Сыр жареный!

Я опешил.

— Батюшки! Да разве сыр жарят?!

— Нет, конечно. Это моё собственное изобретение. Никто, кроме меня, до этого недодумался.

Я неопределённо покрутил головой:

— Ну и ну!

— Ладно, — соскочил со стула Лёшка, — вот тебе ещё одно изобретение.

Он поставил передо мной сахарницу, в которой белела масса, отдалённо напоминающая ту, что оставалась в сковороде.

Я насторожился:

— Что, опять сыр?

— Ничего подобного.

Я осторожно попробовал и этот продукт.

— Сгущёнка, — сразу угадал я. — И ещё зачем-то сахар-песок в ней.

— «Зачем-то», — передразнил Лёшка. — Затем, чтоб вкусней было.

— И правда, так вкусней, — согласился я. — Но больно уж сладко, аж тошнит.

— Ещё бы не тошнило, — полбанки умял.

Я отодвинул сахарницу в сторону и спросил с безразличием:

— Ну что, повар-изобретатель, кончились твои сюрпризы?

— А этого мало? — взвился Лёшка. — Подожди, я ещё столько всего напридумываю — закачаешься.

— Сыр поджарить каждый может, — иронически сказал я, — ты какую-нибудь техническую штуковину придумай, чтоб людям на пользу.

— Придумаю и техническую, — задумчиво закусил губу Лёшка. — Завтра приходи.

На следующий день я снова поспешил к своему другу — кандидату в лауреаты Нобелевской премии, однако Лёшки дома не оказалось.

— У соседского парнишки он, — объяснила Лёшкина бабушка.

Я позвонил в соседскую квартиру. Дверь открыл белобрысый мальчишка на голову ниже меня.

— Чего надо? — не церемонясь спросил он.

— Лёшка у тебя?

— У меня. Заходи.

— A-а, Мишка, здорово! — обрадовался Лёшка и, кивнув на мальчишку, добавил: — А это Пашка. Тоже, между прочим, изобретатель. И главное — в технике соображает. Идею я ему подкинул, и теперь вот вместе воплощаем её в жизнь.