Обустройство лагеря заняло не больше суток. Дальше началось совершенствование организации охраны и обороны. Делать-то все равно было нечего – никаких приказов относительно наших дальнейших действий не поступало. Теоретически совершенствование охраны не представляло большой сложности. Ее даже можно было выразить в двух словах – бери лопату и копай. А на практике ну его в пень такое усовершенствование. Но делать нечего, пришлось рыть окопы по периметру лагеря. Все правильно, у солдата должны быть заняты руки – чтобы мысли дурные в голову не лезли. Может, оно и правильно. Да и безопасно, если на то пошло. Если вдруг какая беда минометно-орудийного характера, то без окопа будет худо...

Но у нас все было спокойно. Что никак нельзя было отнести к событиям в Грозном. Двадцать шестого ноября андидудаевская оппозиция снова попыталась взять штурмом столицу независимой Ичкерии. Танковые части Временного совета смогли дойти до центра города, но были расстреляны из гранатометов. На следующий день корреспондентам телеканалов демонстрировали пленных, которые признавались, что служат в Российской армии по контракту. Разумеется, наше высокопоставленное начальство отрицало свою причастность к операции, но я-то уже понимал, что такой расклад вполне мог иметь место. Ведь не зря же нас выдвинули на границу с Чечней...

Неудача так называемых союзников не замедлила сказаться на нас. Наконец-то мы получили боевой приказ – начать интенсивную подготовку к ведению боевых действий.

– Теперь нам придется Грозный штурмовать, – высказался по этому поводу взводный.

Мы с Пашкой сидели в своей палатке и уминали разогретую на сухом спирту кашу. Урусов как ни в чем не бывало забрал у Пашки ополовиненную банку и с помощью его же ложки загрузил свой рот мясо-растительной массой. Со стороны это могло показаться проявлением дедовщины, вернее, командирщины. Но мы с Пашкой восприняли это как признак проявляющегося армейского братства. Ведь Генка Урусов не кичился перед нами своим званием и положением. Он жил в таких же условиях, что и мы, хлебал из того же армейского котла. И не побрезговал, говоря образно, отхлебнуть из Пашкиного котелка. Тем более что банка с кашей тут же вернулась к ее правообладателю.

– Нам... придется... Грозный брать... – пережевывая теплую, но сухую и твердую кашу, повторил Урусов.

– Может, обойдется, – с надеждой посмотрел на него Пашка.

Как всякому нормальному человеку, ему не хотелось умирать. Была бы цель, а тут бары дерутся. Они власть делят, а у холопов должны чубы трещать...

– Да хотелось бы... – пожал плечами Урусов. – Но если пошлют, то приказ есть приказ... Жарко будет. Очень жарко... Еще Великая Отечественная война доказала, что танковый бой в условиях большого города – дело безнадежное. А они все танки в Грозный пихают. У «чехов» гранатометов немерено... Да что там гранатометы. Пушки, «Грады»... Даже самолеты... Ну да ладно, наверху сделают правильные выводы. Мы же не скотина, чтобы нас на убой. Правильно я говорю, парни?..

– Да ты-то правильно говоришь, – в раздумье кивнул я. – И верховное начальство говорить умеет. А что будет, когда дела коснется?.. Еще ничего не началось, а уже какой бардак...

Все не шли у меня из головы те казусы с передислокацией нашего подразделения. То поезд, то самолет. Все всё понимают, но толком никто ничего не понимает... Неужели и дальше так будет...

Комбат организовал плановые занятия по боевой подготовке. Не обошлось и без политической. Тридцатого ноября на политинформации нам зачитали обращение Президента к участникам вооруженного конфликта в Чеченской Республике. Обеим сторонам был предъявлен ультиматум – в течение сорока восьми часов прекратить огонь, сложить оружие и распустить все вооруженные формирования. Если ультиматум не будет принят, то Совет безопасности Российской Федерации примет решение о проведении военной операции. Я так понял, что решение уже было принято, потому что глупо было надеяться на положительный исход вопроса. Не для того Дудаев готовился к большой войне, чтобы слушать сановных клоунов из Кремля.

В тот же день на тех же «Русланах» в Моздок прибыл полк Тульской военно-воздушной дивизии. В Беслане же высадились «пскапские» десантники – представители Псковской дивизии... И это было только начало...

Больше всего я боялся, что в Моздок прибудет представитель Московской военной прокуратуры. По мою душу. Но никто меня не беспокоил – если не считать ротного с его изнурительными занятиями по боевой подготовке. Похоже, он чувствовал, что нас ждет впереди... Поэтому и зверствовал на учениях, чтобы хоть на каплю было легче в бою. И комбат гонял бойцов своих рот до посинения. К войне готовил. А война уже фактически началась...

Наш Президент обожал подписывать указы. Иногда мне даже казалось, что у него фамилия такая «Я подписал Указ...» Так вот, одиннадцатого декабря он выдал очередной указ. «О мерах по обеспечению законности, правопорядка и общественной безопасности на территории Чеченской Республики». А двенадцатого декабря на территорию Чечни вошли российские войска...

Но наше подразделение пока что оставалось в Моздоке. И только девятнадцатого декабря мы получили первую по-настоящему боевую задачу. Наше подразделение придавалось одной из войсковых группировок, целью которых был Грозный. Батальон включили в состав колонны, для которой наша разведрота должна была стать ушами и глазами. Как известно, без разведки на войне никуда.

Двадцать четвертого декабря войсковая колонна взяла курс на Аргун, в район сосредоточения Восточной группировки. Танки, бронетранспортеры, «Грады», артиллерийские орудия, передвижные автомастерские, командно-штабные машины. Личный состав на броне боевых машин. У кого бронежилеты, у кого просто разгрузки с полным боекомплектом, автоматы с подствольниками и без. Зрелище грандиозное. Но одновременно пугающее.

В десантниках я худо-бедно был уверен – нас гоняли как сидоровых коз по всем видам боевой подготовки. И по-пластунски мы ползали как пешком ходили, и перебежками передвигаться могли, и вовремя спешиться с брони, и открыть огонь на поражение – все могли. Даже молодые кое-что умели. А вот пехота представляла собой плачевное зрелище. Я своими глазами видел, как один салага в огромном не по размеру бушлате трясущимися руками присоединял магазин к автомату. Как будто в первый раз это делал. С горем пополам присоединил. И так обрадовался, как будто вражеский дзот из гранатомета накрыл... Как бы самого в первом же бою не накрыло. А ведь накроет, если он автомат первый раз в жизни видит. И не один он такой. Известно, что мотострелки больше хозяйственными работами в своих частях занимаются, нежели боевой подготовкой. И с бензином у них вечные напряги, чтобы упражняться в вождении боевой техники. Неудивительно, что уже на пятом километре пути сошла с дороги и зарылась носом в глубокий кювет боевая машина пехоты. Никто не пострадал, транспортер вытащили. Но время потеряли. А если бы в бою это случилось? Так бы и потеряли единицу боевой техники ни за понюшку табака.

Наша рота шла впереди колонны. Пять боевых машин с десантом на броне, сорок два человека личного состава – явный недобор по этой части. Хорошо хоть с командным составом полный порядок – шесть офицеров и три прапорщика, один из которых в свое время участвовал в осетино-ингушском конфликте. Ротный в Афгане побывал, орденоносец. Взводные – просто отличные офицеры, лучшие из лучших, эдакие молодые волки с острыми зубами. Да и рядовые бойцы ничего, если брать старослужащих. Молодым страшно, понимают, что для войны они подготовлены плохо. Но держатся они бодрячком. Держатся, так сказать, за старших товарищей, которые, в свою очередь, надеются на своих офицеров. Я хоть и был старше Урусова по возрасту, тоже хотел на него надеяться. Как-никак он суворовское закончил, затем четыре года военного училища, курсы спецподготовки. Но и сам не хотел плошать. Полтора года службы за плечами. Полевые выходы, марш-броски, полигоны-стрельбища – все было, и по максимуму. Ведь мы же разведка – легкой жизни у нас не было.