Колька? Мороз? — словно не веря своим глазам, спросил он.

Хама! — вися на вороте собственной рубашки, радостно возопил бородатый.

Исчерченный шрамами Убейволк, мигом оценив ситуацию, подал охранникам скупой знак. Николая Михайловича, наконец, опустили на землю. Правда, он тут же попал из огня да в полымя, а верней, в объятия Хамитяя Хамзяевича.

Колька Мороз! Колька Мороз! — похлопывая народного художника по спине рукой с огромным бриллиантовым перстнем, восклицал Ахметов — старший. — Я тебя сразу узнал.

Это гордость нашей школы! — повисли на народном художнике с другой стороны Арсений Владимирович и Михаил Петрович.

Колька был самым лучшим парнем в нашей коммуналке! — вторил им Хамитяй Хамзяевич.

Компания с Большой Спасской, а с ними и Марат Ахметов заворожено наблюдали за сценой радостной встречи старых друзей. «Секьюрити» Хамитяя Хамзяевича тоже пребывали под большим впечатлением. А глаза мужественного Олеся даже предательски заблестели от слез.

— Что это за хмырь бородатый? — первым нарушил молчание Женька. — И почему его так встречают?

Остальные пожали плечами. А Пашков разочарованно произнес:

Я-то думал, разборка будет, а они кореша оказались.

Много ты понимаешь в разборках, Ребенок, — процедила сквозь зубы Моя Длина.

Встреча у школьной двери тем временем набирала обороты.

Колька, какими судьбами? — в который раз произнес Ахметов — старший.

Да вот! Родной школе привез Льва Толстого, — указал на затянутый тентом кузов «Газели» народный художник.

Где ж ты его достал? — воцарилось полное изумление на лице Ахметова — старшего. — Я, как сейчас помню, Лев Толстой-то помер.

Естественно, помер! — захохотал Коля. — Я ж не его самого, а скульптурную композицию.

Купил? — задал новый вопрос Хамитяй Хамзяевич.

Нет, сам сделал, — внес ясность Николай Михайлович. — Я ведь скульптор.

И в живописи сечешь? — оживился Хамитяй Хамзяевич.

Ну! — подтвердил народный художник России.

Тогда консультировать меня будешь! — хлопнул его по плечу Ахметов — старший. — Я, понимаешь ли, тут картинную галерею задумал открыть, а подготовки у самого маловато. Понимаешь, не знаю, за чего стоит бабки платить, а за чего нет.

Обсудим, — с большим чувством собственного достоинства проронил Николай Михайлович.

— Ну что, хозяин? — подошли к нему два мужика из «Газели». — Вносить-то будем? А то у нас время — деньги.

Выгружайте, — махнул рукой народный художник.

Вдвоем не сможем, — возразил один из грузчиков. — Нам помощь желательна.

Олесь! — небрежно произнес Ахметов — старший.

Ну-ка… — обратился Олесь к охранникам.

Те подбежали к грузовичку. Тент был немедленно сорван. Под ним оказался высокий деревянный ящик, занимавший всю площадь кузова.

Чего это там? — пытался пролезть сквозь плотную толпу старшеклассников Женька. — Может, этот тип с бородой наши спонсорские призы где нашел и привез обратно?

Разбежался, — ответила Катя. — Русским же языком было сказано: там какая-то скульптура Толстого.

Тогда не понимаю, зачем развели такое кадило? — совершенно не интересовали скульптуры великих писателей Женьку.

Посмотрим — узнаем, — спокойно ответил Олег.

Охранники и два грузчика с видимым трудом опустили ящик на землю. Из школы раздался звонок. Толпа, стоявшая во дворе, двинулась к двери. Арсений Владимирович, наклонившись к уху своего непосредственного начальника, что-то коротко прошептал. Михаил Петрович согласно кивнул головой.

— Ученики! Смир-рно! — воскликнул Арсений Владимирович.

Толпа враз застыла.

— Слушай мою команду! — продолжал заместитель директора по хозяйственной части. —

Первый урок у учащихся восьмых — одиннадцатых классов отменяется в ознаменование торжественной встречи произведения монументального искусства, которое подарил нашей школе наш бывший ученик, заслуженный художник России Николай Михайлович Мороз!

По толпе старшеклассников пронесся одобрительный гул. Ребята, вновь разбившись на группы, разбрелись по широкому школьному Двору.

Так это чего, твой Толстой и есть? — постучал кулаком по ящику Хамитяй Хамзяевич.

Он самый, — с важностью ответил Николай Михайлович. — Мне, между прочим, за эту работу присвоена Государственная премия. Оригинал, в бронзе, приобрел один крупный коллекционер. А для родной школы я изготовил авторскую копию.

Получается, что у нас сейчас как бы презентация, — давно уже поднаторел в подобных мероприятиях Ахметов — старший. — Тогда надо и преподавательский состав во двор вызвать. Ну-ка, Олесь, — повернулся он к старшему охраннику. — Займись лично.

Нет уж, давайте я лично займусь, — с опаской покосился на устрашающую физиономию Убейволка Арсений Владимирович. «Если такой пробежится по школе, то половине преподавательского состава нужна будет неотложка. У нас ведь в основном женщины», — добавил про себя он и скрылся за дверями школьного здания.

Слушай, хозяин, — подошли к народному художнику грузчики. — Мы с тобой ни о какой презентации не договаривались. Либо приказывай, куда дальше затаскивать, либо мы уезжаем. Нас ждет другой клиент.

Вот так-так, — горестно вытянулось лицо у Михаила Петровича, который хотел, дождавшись преподавательского состава, произнести одну краткую торжественную речь во дворе, а потом еще одну, подлиннее, в актовом зале. Это уже когда внесут ящик и откроют скульптуру.

Николай Михайлович, в свою очередь, тоже огорчился. Ему хотелось пожать лавры в стенах родного учебного заведения.

Гони их, Колька, взашей, — вмешался Ахметов — старший. — Мои ребятки сами внесут.

Внесем, — заверил Убейволк. — Мы кого хошь, если надо, и внесем и вынесем.

Директор и народный художник заметно повеселели. Николай Михайлович расписался в какой-то бумажке, вместе с которой грузчики отбыли восвояси. Из здания школы появились Арсений Владимирович и преподаватели.

Михаил Петрович, теребя от волнения галстук, объявил, что сегодня две тысячи первая школа получила бесценный дар, который ей дорог вдвойне, ибо талант замечательного автора возрос и окреп в этих стенах. Тут директор картинно простер руку к порядком обветшавшему зданию две тысячи первой. Затем он добавил, что скульптура будет служить пропаганде и углубленному постижению творчества великого Льва Толстого. Одновременно, любуясь ею, ученики будут гордиться таким замечательным выпускником, как Николай Михайлович, и это наверняка заставит их с удвоенной энергией грызть гранит наук.

Здесь директор почему-то осекся и покраснел. Лицо народного художника тоже залилось краской, которую не могла скрыть даже густая окладистая борода. Дело в том, что учился он из рук вон плохо. И выезжал лишь на умении хорошо оформлять школьные стенгазеты. За это будущего скульптора и переводили из класса в класс, натягивая, по словам директора, «условные тройки».