— Замечательная композиция, Николай.

А Моя Длина тем временем допрашивала Олега и Темыча:

Авангард, это ладно. Но вы мне, мальчики, объясните. На фига Толстому плуг и лошадь, раз он писатель? По-моему, этот Мороз и впрямь отмороженный.

Меньше надо читать любовных романов и больше классики, — буркнул Темыч. — Толстому хотелось быть ближе к земле. Вот он иногда и пахал в своей Ясной Поляне.

Нет, ребята. Мне такой мужик мимо тазика, — решительно отбоярилась от толстовца Моя Длина.

Так, — деловито проговорил Пашков. — Заносить-то скульптуру будем?

Вещь тяжелая, — почесал коротко стриженый затылок Арсений Владимирович, который теперь уже сомневался в воспитательной ценности произведения Мороза.

Ничего, — ободрил своего заместителя непосредственный начальник. — Приглядимся, свыкнемся.

Роман шумно вздохнул. Ему почему-то казалось, что, глядя на эту скульптурную композицию, ученики две тысячи первой школы не проникнутся большой любовью к произведениям Льва Толстого.

Хамитяй Хамзяевич, как истинный бизнесмен, немедленно уловил психологическое состояние дирекции и преподавателя литературы. А так как авангардное произведение друга детства нравилось Хамитяю Хамзяевичу все больше и больше, он предложил:

Давайте я этого Льва Николаевича с плугом, лошадью и его поляной заберу к себе в будущую галерею, а вам взамен куплю натурального.

Как это натурального? — обалдело уставился на крутого бизнесмена Роман Иванович.

Ну, чтобы как в жизни, — пояснил Хамитяй Хамзяевич. — Борода, плуг, лошадь и другие необходимые части Льва Толстого.

В Арсении Владимировиче мигом проявился хозяйственник. «Раз этому бизнесмену так захотелось прибрать к рукам скульптуру, значит, в ней все-таки что-то есть, — подумал он. — А нам она, можно сказать, досталась совершенно бесплатно. Нет, ни за что не отдам». И доблестный заместитель директора с пафосом произнес:

— Коля Мороз наш бывший ученик. Поэтому место его скульптурного произведения — в школе.

Хамитяй Хамзяевич досадливо поморщился.

Хама, ты не горюй, — начал его успокаивать Николай Михайлович. — Я тебе другого какого-нибудь писателя сделаю. Разумеется, в духе нового авангарда.

И Тургенева можешь с Муму? — оживился Ахметов — старший.

— Могу, — подтвердил Николай Михайлович.

— Давайте, давайте вносить, — поторопил Арсений Владимирович, который теперь опасался, как бы скульптурная композиция все же не ушла в галерею крутого бизнесмена.

Мальчики из Компании с Большой Спасской и охранники под руководством мужественного Убейволка подхватили тяжелую статую. Расчеты Пашкова оказались верны. В дверь скульптурная композиция прошла легко. В вестибюле тоже проблем не возникло. И на первом марше лестницы все обстояло нормально. Однако потом вновь возникли серьезные трудности. Дело в том, что на втором марше широкая школьная лестница разветвлялась на две узкие. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: скульптурная композиция тут не пройдет.

— Ну и условия у вас, — недовольным тоном изрек Николай Михайлович.

— Просто чаще нужно ходить на вечера встреч в свою школу, — упрекнул его директор. — Тогда не забыл бы родную лестницу.

Слушай, Колька, может, и впрямь отвезем ко мне в будущую галерею? — кинул еще один пробный шар Ахметов — старший. — У меня там не лестница, а шоссе. Твой Толстой железно пройдет.

Никаких галерей! — воскликнул Арсений Владимирович. — Нам и тащить-то всего один марш до второго этажа. Поднимем.

Не, не поднимем, — покачал головой мужественный Олесь Убейволк.

Поднимем, — почувствовал, что настает его звездный час, Пашков.

Взоры присутствующих обратились к нему.

— И как же ты собираешься эту штуку здесь протащить? — осведомился Ахметов — старший.

— Я, дядя Хама, не собираюсь, а протащу, — уверенно произнес Пашков. — У меня уже тут, — постучал он себя по лбу, — готов отличный план.

— Слушай, Лешка, — посоветовал ему рассудительный Темыч. — Ты бы лучше молчал. Пусть сами решают.

Но Пашков уже ничего не слышал. Видя, что стал центром внимания, он развил кипучую деятельность. Первым делом он обошел вокруг статую и что-то измерил пальцами. Затем сосредоточенно поводил руками по перилам. После чего друзья услыхали его тихий шепот:

— Значит, сила трения-скольжения, умноженная на площадь предмета…

Лешка умолк. Глаза его лихорадочно сияли. Лицо раскраснелось. Губы безмолвно шевелились. Он явно производил в уме какой-то особо точный расчет.

Говорю же: не парень, а профессор, — проникался к Лешке все большим уважением Хамитяй Хамзяевич. — Помяните мое слово: его ждет крупное будущее.

Если, конечно, Лешенька жив сегодня останется, — шепнула Катя на ухо Тане, и обе девочки отошли подальше от авангардной скульптуры.

— Давай, дерзай, Пашков, — подбодрил Арсений Владимирович. Ему по-прежнему не хотелось упускать статую на сторону. — Как в старой хорошей песне поется: «Молодым везде у нас дорога».

И писатель Горький сказал, что безумству храбрых поем мы славу, — подхватил басом — профундо Роман Иванович.

Вот именно, что безумству, — посмотрел Темыч на Олега и Женьку. — Надо нам Лешку остановить, пока не поздно.

Олег, едва взглянув на Лешку, беспомощно развел руками. Пашков, окрыленный всеобщим вниманием, сейчас был неуправляем.

Значит, так, — начал распоряжаться он. — Ты, Олесь, беги со своими помощниками вон туда, — указал он на первую ступеньку узкой лестницы.

Полегче на поворотах, парень, — смерил его тяжелым взглядом Убейволк. — Мы с тобой на брудершафт не пили. И я всяким соплякам тыкать себе не позволю.

— Помолчи, Олесь, — вмешался Ахметов — старший. — Лешка — правильный парень.

Главный охранник вынужден был умолкнуть.

Давай, Олесь, действуй, — продолжал командовать Пашков. — Значит, мы разом на счет «три» подхватываем композицию и кладем ее на перила. Дальше она заскользит как по маслу. А на втором этаже мы ее опустим. Там уже никаких трудностей не предвидится.

Вот, Петрович, — с довольной улыбкой обратился к своему непосредственному начальству Арсений Владимирович. — Не зря я с ними ОБЖ занимаюсь. Например, с Пашковым запросто можно теперь идти хоть в разведку, а хоть и на фронт.

Если кто хочет покончить с жизнью, то можно, — прошептала Катя на ухо Тане.

— Господи, — тоже шепотом произнесла Таня. — Только бы Лешку опять расчеты не подвели.

Лешка, распределив рабочую силу вокруг авангардного произведения, начал медленно считать:

— Раз. Два. Два с половиной…

В вестибюле, несмотря на большое скопление народа, повисла напряженная тишина. Лешка обвел сияющими глазами присутствующих и, остановив взор на Моей Длине, наконец скомандовал: