Читать дальше не имело смысла. Ника закрыла файл «Возвращение Ю» и открыла «Концепт». Тут она удивилась еще больше.

В «Концепте» Радецкий подражал тем светочам русской словесности, что пишут о поедании дохлых кошек, о лишенных обоняния проститутках, воняющих тухлым мясом, о космонавтах, которым отрубают ноги, и учительницах с просверленными черепами. Подражал довольно лихо, но тут не надо быть семи пядей во лбу – любой восемнадцатилетний грамотей справится. Пробегая глазами страницы этого шедевра, Ника испытывала нечто наподобие перманентного шока. Ладно, быть эпигоном не зазорно – чтобы видеть дальше, стоя на плечах гигантов. Но зачем быть эпигоном ничтожеств? И это автор интеллигентнейшего романа «Кто-то в долине»!

В глубокой задумчивости Ника рассеянно закурила. Знает ли литература случаи, когда писатель создавал один шедевр и полностью выдыхался? Как будто да. Шолохов, например: грандиозный «Тихий Дон» и мелкотравчатая «Поднятая целина». Но и «Поднятая целина» смотрится недосягаемой вершиной на фоне «Возвращения» и «Концепта»!

Может быть, «Кто-то в долине» – тоже плагиат, рукопись, целиком украденная у талантливого автора? Но это немыслимо. Если обворован безвестный гений, почему он молчит? Бывает, что молодые авторы уступают свои рукописи именитым с целью скорейшей публикации «под имя» и дележа гонорара. Однако здесь это не проходит: до издания книги «Кто-то в долине» о Радецком никто и не слышал.

За спиной Ники раздалось шумное дыхание. Она вздрогнула; Радецкий положил ладони на ее плечи.

– Нравится?

– Не очень.

– Думаешь, не напечатают? Шалишь… Они теперь все напечатают! Куда они денутся…

Он резко сдернул Нику со стула, повернул к себе и попытался поцеловать. Она едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть его… Нет, этого делать нельзя. Не нужно сжигать мосты, если она хочет разрешить загадку Радецкого – человека, чье имя открывало список. Ника увернулась от поцелуя:

– Максим, не сейчас… Я устала, и мне хочется выпить…

– О! Выпить – это запросто.

Обняв Нику за плечи, он проводил ее к столу.

Романтический ужин возобновился. Писатель, чуть протрезвевший, напивался опять в темпе рок-н-ролла, белый свитер покрылся багровыми пятнами от каких-то экзотических разносолов. Периодически Радецкий принимался икать, но больше не отключался, лишая Нику возможности продолжить разыскания. Она решила действовать иначе и как бы невзначай ввернуть в разговор пару имен из списка.

– Это было года два назад, – говорила она, – когда я отдыхала в Праге… Кстати, видела там на улице Растригина, Николая Васильевича, но не подошла, может, и не он был… Ну так вот…

Произнося имя Растригина, она внимательно следила за выражением лица Максима. Он не отреагировал никак, не исключено, что не расслышал спьяну – или вообще не слушал Нику, мечтая об ее пре­лестях. Ника предприняла более энергичную попытку.

– … Тогда в Москве я жила в гостинице «Юность», и мне сказали, что и Коломенский остановился в той же гостинице. Жаль, я не выбрала времени зайти к нему… Хотя они могли и ошибиться. Вы не помните, был он тогда в Москве?

Писатель поднял осоловелые глаза от груди Ники к ее лицу:

– Кто?

– Да Коломенский же, Александр Николаевич.

– Какой Коломенский? Ника, вы несравненная женщина. Таких, как вы, – одна на миллион.

Похоже, он не притворяется, подумала Ника. Коломенский для него такой же незнакомец, как и Растригин… И вдруг неожиданная мысль заставила ее похолодеть.

А ЕСЛИ ПРИТВОРЯЕТСЯ?

И притворялся с самого начала? Если он уже что-то знал или подозревал и пригласил Нику, чтобы прощупать ее (не только в эротическом смысле)? Если его опьянение – игра, а спящим он тоже притворился, дабы посмотреть, что она будет делать? Если он зафиксировал оба имени из списка, ничем не выдав себя?

Чересчур много «если»… Ника пристально посмотрела на Максима. Нет, это паранойя какая-то начинается, мания преследования. Что она, на своем веку пьяных не видела, пьяного от трезвого не отличит?

И все-таки… Нужно немедленно прекратить жонглирование опасными именами. Как это в том старом анекдоте? «Один раз – случайность, два раза – совпадение, три раза – привычка». Третьего раза не будет, да он в общем-то и ни к чему, разве что для избыточности эксперимента. Девяносто девять из ста за то, что реакция окажется прежней, то есть нулевой.

Но эксперимент был не совсем бесполезным. Он показал, что Радецкий либо незнаком с людьми из списка (как минимум с двумя), либо скрывает, что знаком. В обоих случаях вероятность того, что он знает этих людей и не видит в знакомстве с ними ничего особенного, исключается.

При очередном взгляде на Максима Ника окончательно усомнилась в своей страшноватой теории спектакля. Писателя развезло, что называется, в пух и прах, он едва ворочал языком.

– Ника! – мычал он, промахиваясь вилкой мимо салатной размазни. – Ты моя мечта! Предадимся же разврату, о Мессалина, среди гордых римских руин…

Эта сложная тирада отняла у него последние силы. Вилка выпала из пальцев, глаза остекленели.

– Максим, – сказала Ника, тоже не кристально трезвая. – Мне пора идти… Позвоните мне, когда захотите. Телефон мой сохранился у вас?

– Телефон? – повторил писатель голосом древнего фонографа. – Телефон… Ай гив ю олл май лав, зэтс олл ай ду…

Понимая, что внятного ответа ждать не приходится, Ника записала на салфетке номер, добавила под ним слово «СТЫДНО!» крупными буквами и дважды подчеркнула его.

На улице она с минуту раздумывала, рискнуть ли и сесть в «Эскорт» или поймать такси. Наконец она пришла к выводу, что, пожалуй, в состоянии провести полчаса за рулем и не попасть в аварию.

Домой она добралась без приключений.

22 мая 2001 года

Снова откладывать выездную съемку было невозможно – до каких пор, не до возвращения же Бориса Кедрова? Нике пришлось выехать с другим операто­ром. Работа шла плохо, Ника нервничала, все валилось из рук. Она вернулась в студию к семи вечера, сидела и курила, рявкала на всех подряд, потом бродила по коридорам в поисках свободного кабинета с интернетовским компьютером. Кабинет она нашла, но ни «Яндекс», ни «Рэмблер» не порадовали ее ссылками на таинственный Штернбург. Она собралась поискать сведения о людях из списка, но рука ее зависла над клавиатурой.

Ника не была специалистом по компьютерам, тем более в сетевом аспекте. Как знать, вдруг остаются какие-то следы, вдруг совсем нетрудно установить, какую информацию она запрашивала? А Щербаков, шеф СПКТ – в списке… Хватит на сегодня и Штернбурга, один только Штернбург еще можно объяснить тем, что кто-то где-то упомянул, стало любопытно, а дальше? «Два раза – совпадение, три раза…». Надо быть поосторожнее со служебными компьютерами, по крайней мере пока. Есть и другие компьютеры на свете… Там видно будет.