– Двести тридцать рублей?! – Выбитая цена ужасала больше всех ста двадцати минут фильма вместе взятых. – Почти полтысячи на это… на эту… Ох! И это ты называешь «около трехсот»? Мот!

– А ты – скряга, – в тон мне отозвался муж. – Скупердяйка. Жадюга, сквалыга, крохоборка, Скрудж Макдак в юбке!

– Ничего себе! – искренне поразилась я. – Добрался до моего словаря синонимов?

– О, ты даже не догадываешься, как широк мой словарный запас! – горделиво вздернул подбородок муж.

– Надо как-нибудь пересмотреть «Утиные истории»,[7] – мечтательно улыбнулась я, но тут же вернулась к роли домашнего тирана. – Уж лучше марафон с недалеким Зигзагом Маккряком, чем то полоумное семейство.

– Кстати, – припомнил вдруг Слава, приобнимая меня за плечо. Наши пикировки редко переходили в настоящие ссоры. Скорее, наоборот, способствовали еще большему сближению. – Когда я был маленьким, то думал, что его зовут Мокряк. Не Мак-кряк, а именно «мокряк». И все недоумевал, почему он мокрый? Причем тут вода?

– Ну, вообще-то не лишено логики. Утки – водоплавающие птицы. Это еще пустяки. Я почти всю жизнь была уверенна, что улица Сакко и ванцетти названа в честь какого-то грузина.

– Чего? – Снова заржал муж.

– Вот так. Я думала, что Сакко – имя, а Иванцетти – фамилия. И только потом, когда случайно увидела, как правильно пишется, поняла, что это два человека.

– Даешь…

– Даю, – мирно согласилась я.

– На самом деле, Сакко и ванцетти были итальянскими анархистами, проживающими в США, – пустился Слава в объяснения. – Их обвинили в убийстве кассира и охранников обувной фабрики. И, несмотря на то, что доказательства вины были весьма натянутыми, обоих приговорили к смертной казни.

– И? Я не понимаю, в чем суть? Что такого героического они совершили, что в их честь назвали улицу на другом конце света?

– Да ничего, просто были двумя невинно осужденными борцами за права рабочих. Приговор по их делу приобрел слишком широкий резонанс. И лишь когда Сакко и ванцетти поджарили на электрическом стуле, власти признали, что приговор был неправомерным. Вот такая грустная история. И грузины здесь совершенно не при чем, – закончил муж.

Стеклянные двери автоматически распахнулись, и мы выступили из душного кинотеатра на свежий осенний воздух. Слишком свежий и весьма влажный. Утренние облачка к вечеру потемнели от своей тяжести и, превратившись в тучи, дружно разродились мелким противным дождем. Судя по лужицам на мостовой, он шел уже не первый час. К такой подлости природы я была не готова:

– Отлично, и что делать?

– Как «что»? – Слава высунул голову из-под защитного козырька и тут же нырнул обратно. – Вроде, все не так уж плохо. До остановки рукой подать, сядем в тридцать четвертый, – и до самого дома.

– Может, лучше переждем? – с надеждой косясь на разрывы в сплошном сером покрывале, предложила я свой вариант.

– Осенние дожди могут лить неделями, – «обрадовал» меня муж. – Да ладно, Лер, это же обычная вода, а не серная кислота. Ничего с тобой не будет.

– Со мной – нет, а ты заболеешь, – упрямо возрази я.

Это вовсе не было блажью. Доброслав цеплял любую заразу, с октября по апрель шмыгая носом, а в плохие годы умудряясь еще и летом переболеть ангиной. Поэтому уже с августа я начинала закупаться марлевыми повязками, коробками с бумажными платками и флакончиками с эфирными маслами.

В первые годы супружества постоянно чихающий муж вызывал у меня приступы паники. Сама я не то, чтобы отличалась крепким здоровьем, но простуду переносила на ногах и довольно быстро выздоравливала. А вот Славе помогал лишь строжайший постельный режим в течение не менее трех-четырех дней.

Сначала казалось, он притворяется. Я пичкала супруга антибиотиками, иммуномодуляторами, перепробовала на нем, казалось, все рекламируемые лекарства. Ничего не помогало. Но стоило Славе просто отлежаться под теплым одеялом, как все возвращалось в норму.

– Это у тебя психосоматическое, – однажды сказала я в приступе бессильной злобы. – Защитный механизм, чтобы на работу не ходить. Почему-то всем тетрациклины помогают, а тебе нет. Самому не смешно?

– Не смешно, – громко сморкаясь, довольно грубо ответил он тогда. – Мне – совершенно не смешно. Думаешь, я получаю огромное удовольствие от всего этого? Или, когда ты уходишь, я вскакиваю с кровати и начинаю, словно школьник, обманувший родителей, бегать по комнате? У меня температура под тридцать девять, меня трясет, каждая мышца ноет, голова разваливается. Конечно, есть от чего приходить в восторг!

– А я и не утверждаю, что ты делаешь это сознательно.

– Хорошо… чего ты от меня сейчас-то хочешь? – устало прикрывая глаза, прогнусавил Слава.

Я ничего не хотела. Психика тут роль играла или нет, но факт оставался фактом: самым верным средством излечения мужа от противных хворей являлась большая кружка чая с малиновым вареньем. И если он возвращался с работы, жалуясь на боль в горле, мне ничего не оставалось, как смириться с неизбежным.

Дождь был холодным. Дождь не собирался прекращаться. У нас не было ни зонта, ни даже пакета – прикрыть голову. Тряпичные кеды Славки не внушали никакого доверия, как и его ветровка без капюшона. С другой стороны, не ночевать же нам на крыльце кинотеатра? Мои руки начали медленно покрываться гусиной кожей. Надо было срочно что-то решать.

– У нас есть бутылка вина, – проследив весь путь моих размышлений, тихонько прошептал Слава. – Горячая вода, шерстяные носки, огромный плед.

– Хорошо, уговорил. Но готовить будешь сам, – сдалась я.

– Вперед?

– Вперед!

Доброслав сжал мою руку, и мы рванули в сторону остановки через небольшой парк. Небеса, словно в отместку, усилили напор. Капли стали больше, и буквально через считанные секунды моя челка начала прилипать ко лбу.

На остановке образовалась небольшая толпа. Одураченные полуденным теплом и солнышком, горожане теперь сыпали в адрес изменника-сентября проклятиями. Толку от этого было чуть, лужи издевательски пузырились – верный знак того, что непогода задержалась надолго.

И только группа ребятишек тринадцати-пятнадцати лет была всем довольна. Двое детей сначала в шутку пытались вытолкать третьего из-под пластиковой крыши, а когда им это надоело, словно воробьи уселись на край скамейки и уткнулись в телефон.