Радость и горе сражаются внутри меня. Эмоции, которые я сдерживала два последних года, устремляются к открытой двери в моем сердце, пытаясь выбраться наружу.

Но я не могу себе этого позволить. Не могу сломаться. Папа оставил мне задание. Я перевожу взгляд на пластиковые кусочки записки души, но с трудом различаю их из-за слез.

– Катарина?

Я вытираю глаза.

– Прости, – отвечаю я. – Мне… Мне не справиться с этим.

Я разворачиваюсь, толкаю дверь спальни и вслепую выхожу из комнаты, даже не замечая, как врезаюсь плечом в дверной косяк. Не хочу думать о вакцинах или вирусах. Не хочу думать о папе. Мне нужен свежий воздух, свет и пространство. Мне нужно выбраться отсюда.

Ногой нащупываю лестницу, покрытой пеной рукой сжимаю перила, а затем бегу вниз в гостиную и к входной двери. Краем глаза я замечаю военный рюкзак и оружие возле стены. На столе гостиной лежат разобранные винтовки, гранатомет и пара серебряных наручников.

Коул окрикивает меня. Но я, врезавшись во входную дверь, выбегаю на улицу, ожидая, что он бросится вслед за мной.

Но он позволяет мне уйти.

Не знаю, сколько прошло времени. Может, два, а может, и четыре часа. На улице темно, но, когда я возвращаюсь к озеру, луна уже над деревьями. Горло саднит, глаза опухли, а кожа все еще покрыта грязными разводами от взрыва зараженного мяса, поэтому ледяная вода как откровение. Я захожу в мелководье, погружаюсь по горло, а затем выгибаю спину, чтобы намочить волосы и расплести их под водой.

Над головой плотная полоса звезд сверкает в небе над редкими перистыми облаками. Голуби перекрикиваются между собой, опускаясь к поверхности озера и скользя по воде клювами, чтобы попить.

Как мир может продолжать существовать, когда умерла его ярчайшая звезда?

Дверь хижины распахивается, и на траве появляется желтый прямоугольник света. Затем выходит Коул с полотенцем и чистой одеждой в руках. Он без рубашки, а на его плечах повязка – синие прозрачные ленты, которые напоминают пластиковую пленку.

– Спасибо, что вернулась, – говорит он. Гравий на дорожке хрустит под его ботинками. – Мне следовало подождать, прежде чем рассказывать тебе все. Не стоило обрушивать на тебя так много информации.

– Я в порядке.

Набираю в ладони воду и плескаю в лицо. Я действительно в порядке. Отец учил меня быть сильной. Брать боль под контроль, бороться с ней, отвлекаться на крошечные уколы. На моих ладонях остались кровавые полумесяцы, но дверь в сердце заперта.

– Я готова поговорить.

– Хорошо, – опускаясь на каменистый берег озера, отвечает Коул и кладет одежду с полотенцем позади себя.

Видимо, он искупался, пока меня не было. Свет из хижины падает ему на спину, освещая изгибы плеч, но оставляя в тени лицо.

Рассматривая его, я погружаюсь в воду. До сих пор не знаю, что думать о Коуле. Кажется, он честен со мной, хотя и солдат «Картакса». А папа всегда говорил, что нельзя верить тем, кто носит одежду с рогами. Поэтому у меня не укладывается в голове, как совместить это с посланием, которое он оставил ему.

Я, как никогда, сейчас нуждаюсь в совете Агнес. Она познакомилась с Коулом и, видимо, провела с ним какое-то время, но потом исчезла. Когда я убежала в лес, то звонила ей снова и снова, но перед глазами все время вспыхивало одно и то же сообщение: «Вне зоны доступа. Вне зоны доступа». В голове вновь возникли подозрения, что Коул убил ее, но я тут же запнулась о корни и упала на землю. И почувствовала, как что-то оттягивает карман. Лакричная конфета.

Одна из ужасных, приготовленных Агнес конфет, от которых я постоянно отказывалась. Раз или два в неделю я ночевала у нее, ела чечевицу и играла с ней в карты, пока не чувствовала желания вновь вернуться в лабораторию. Она всегда на прощание прятала мне в карман лакричную конфету, хотя знала, что я их ненавижу. А так как она сделала это, когда Коул увозил меня в хижину, то, скорее всего, жива и доверила ему заботу обо мне. Но это какая-то бессмыслица. Он солдат «Картакса», а значит, вооружен и опасен.

Последние два года мы прятались от таких людей, как он.

– Почему Агнес поверила тебе? – интересуюсь я.

– Ну, это произошло не сразу. – Тень Коула струится по каменистому берегу и растворяется в воде. – После того, как ты отключилась, она поняла, что я пытаюсь тебе помочь. К тому же ты находилась в таком состоянии, что у нас не оставалось времени на разговоры. Она держала меня на мушке, указывая дорогу, пока мы добирались до ее дома, и в течение нескольких часов после этого, когда я держал тебя в ледяной ванне. Думаю, она изменила свое мнение после обморожения.

Я моргаю.

– Обморожения?

Коул протягивает одну руку, отчего повязка на плече морщится.

– В морозилке закончился лед, а вода, в которой ты лежала, нагревалась. У меня было несколько пакетов для заморозки в джипе. И я достал их, чтобы заморозить побольше льда, но после нескольких использований пакеты начали лопаться.

Я закрываю глаза, чувствуя, как сводит пальцы от одних воспоминаний. У меня тоже как-то лопались пакеты для заморозки. При встряске внутри них возникает химическая реакция, которая поглощает все тепло. Она такая сильная, что замораживает все, что находится внутри пакетов, но если оболочка рвется и химикаты попадают на кожу, то вы получите обморожение.

Коул сжимает вытянутую руку в кулак, словно проверяя, может ли сделать это хорошо. Он медленно распрямляет пальцы, а затем прижимает руку к торсу.

– После того как лопнул первый, она перестала относиться ко мне настороженно. А после десятого поверила, что я приехал сюда не для того, чтобы причинить тебе боль.

Я с трудом сглатываю, пытаясь представить, во что превратились его руки. Даже с учетом исцеляющих модулей и обезболивающих алгоритмов это, скорее всего, было мучительно. Неудивительно, что Агнес поверила ему, сварила суп и разрешила остаться. Это все еще не объясняет, почему она ушла, но зато я перестаю беспокоиться.

– Почему ты не вызвал помощь? – спрашиваю я. – «Картакс» отправил бы «Комокс». В нескольких километрах отсюда есть бункер.

– Знаю.

Я тщательно протираю шею, смывая полоски засохшей пены.

– Ты сказал, что папа оставил сообщение и для Дакса. Он попросил тебя держать все в секрете, не так ли? «Картакс» не знает, что ты здесь.

Коул откидывается на руки и смотрит на меня. В свете из хижины виднеются узкие шрамы на его груди. Это похоже на какое-то усовершенствование, но мне сложно разобрать детали.

– Ты быстро догадалась.

– Я Агатта. Мне казалось, это мы уже выяснили.

– Конечно, – с иронией в голосе бормочет Коул. – Как я мог забыть?

– Кажется, я начинаю понимать, чего хотел от меня папа. – Я погружаюсь в воду и с усилием натираю руки, пытаясь смыть следы крови и пены. – Он был гением, но не экстрасенсом. И не мог предсказать, что его лабораторию взломают, а исходный код вакцины уничтожат. Так зачем он отдал тебе эту записку?