— Он просто говорил мне…

Я осеклась. Так… а в самом деле, что говорил мне Джим, спохватилась я. Да, в общем, ничего такого, чего бы я не знала. Но он подманил меня, заставил подойти к нему — и, что самое интересное, я так и не поняла, как это у него получилось.

Наверное, лучше соврать, решила я. Нехорошо, конечно, но, похоже, другого выхода у меня нет. Надеюсь, ты согласишься со мной. Потому что, скажи честно, поверил бы ты, если бы твоя девушка принялась бормотать, что незнакомый парень рассказывал, как он влюблен в свою развалюху, которую он почему-то именует мотоциклом, — и все это шепотом, на ушко? Вот-вот… именно это я и имею в виду.

— Он сказал, что его мотоцикл в любую минуту сдохнет, а у него, мол, ни гроша в кармане. — Я передернула плечами. — Мне пришлось наклониться к нему, поскольку из-за этого грохота я не могла разобрать ни слова. Послушай, дай мне сигарету!

— Ну да, конечно, так я и поверил. Брось! — Его взгляд ощупывал мое лицо — так бывало всегда, когда Финбар задумывался, не пытаюсь ли я водить его за нос. Судя по всему, он гадал, кому верить — интуиции или ушам. И похоже, до сих пор не знал.

— Да ладно тебе, Финбар, хватит жмотничать — дай мне сигарету. Парень спросил, я ответила — что тут такого?

— Ну и что ты, интересно, ему сказала?

Разозлившись, я цапнула пачку его любимых «Мальборо» и щелчком выбила сигарету, успев проделать все это раньше, чем он смог мне помешать. Прикурив, выпустила в воздух облачко сигаретного дыма и только потом соизволила ответить.

— Если хочешь знать, я велела ему, чтобы он шел играться со своей игрушкой в другое место. Доволен, надеюсь?

— Правда?

— Ты меня не слушаешь? — возмутилась я. — С какого, интересно, переполоху мне бы вздумалось целоваться с бездомным бродягой на красном мотоцикле, вообразившим себя каким-то чертовым Санта-Клаусом, пересевшим на эту пукалку только потому, что его любимый олень вдруг заболел?! Ты что — совсем спятил? — Затянувшись еще раз, я украдкой покосилась на Финбара, чтобы удостовериться, проглотит ли он мою выдумку. Потому что, несмотря на праведный девичий гнев, я прекрасно понимала, что его ревность мне льстит. И к тому же моя совесть подсказывала, что я все это заслужила. Потому что мысль о Джиме весь день не давала мне покоя — точь-в-точь камушек в туфле. Даже сейчас, когда пятно подозрения так и не смыто с меня окончательно, я по-прежнему спрашиваю себя, куда же, черт возьми, подевался этот проклятый «винсент» 1950 года?

— Ладно, раз так, — великодушно кивнул Финбар, потянувшись за плащом. Судя по всему, допрос был окончен. Он даже улыбнулся, вертя в руке ключи от машины. Похоже, он мне поверил. Сказать по правде, на мгновение я и сама в это поверила, но, встав, чтобы проводить его до дверей, я внезапно жутко разозлилась на себя — ведь я солгала Финбару, причем, что самое непонятное, ради совершенно незнакомого мне парня. И где гарантия, что я не зайду еще дальше? Ладно, посмотрим, пообещала я себе.

— Завтра увидимся, да? — спросила я, выйдя вслед за Финбаром на узкую улочку и прислушиваясь к пронзительным воплям чаек, явно вообразивших себя бомбардировщиками, которые накинулись на тяжело груженное рыболовное судно, как раз в этот момент подходившее к причалу.

— Разве ты не хочешь, чтобы я подбросил тебя до дома? — вдруг насторожился Финбар. Ну вылитый детектор лжи — только в элегантном костюме.

— Мне еще нужно заехать к тетушке Мойре, завезти ей кое-что, — объявила я, счастливая оттого, что могу наконец с чистой совестью сказать правду. — Она предупредила, что сегодня собирается готовить. Так что мне грозит неминуемая смерть от отравления — если, конечно, не удастся свести ущерб к минимуму, купив что-то самой. Например, еще не просроченные продукты — просто для разнообразия.

— Боже, благослови нашу невинную страдалицу, — с нежной улыбкой бросил Финбар, осенив себя крестом.

— Ах ты, богохульник! — пробормотала я, поцеловав его на прощанье. — Пообедаем завтра вместе?

— Только если ты дашь слово, что явишься одна, а не притащишь за собой своего ангела тьмы, кем бы он, черт возьми, ни был!

— Никаких ангелов — на этот счет, Финбар Кристофер Флинн, можешь быть абсолютно спокоен, — торжественно пообещала я, но рассмеялась, поскольку облако подозрения, вставшее было между нами, похоже, рассеялось окончательно. Он снова верил мне. Потом я часто спрашивала себя, что бы произошло, если бы моя ложь не сработала. Возможно, я бы сейчас стояла перед тобой в твоем хорошо протопленном доме, живая и здоровая, и, заглядывая тебе через плечо, читала бы вместе с тобой дневник еще какой-нибудь бедной глупышки. Но… нет. Мы вдвоем, ты и я. И мы обязаны через это пройти.

Глядя вслед Финбару, пока он неторопливо шел к своей серебристой машине, я вдруг поймала себя на том, что умираю от желания рассказать ему правду. Рассказать, как у меня вдруг зазвенело в ушах и закружилась голова, когда я внезапно заметила, что мои ноги сами собой двинулись к Джиму — рассказать о том, что, на его взгляд, было совершенно бессмысленно. Что этот Джим на самом деле пугает и одновременно влечет к себе… что виной всему его невероятное, не укладывающееся ни в какие рамки обаяние и одновременно какая-то первобытная дикость, таящаяся под личиной ничем не примечательного парня. Но я промолчала. Рассказав кому-то об этом, я выглядела бы полной дурой. А этого я боялась больше всего.

Остановившись возле магазина, чтобы купить немного свежих овощей, я вдруг бросила взгляд на свое отражение в окне.

И отвернулась.

Потому что у женщины, которая старательно избегала смотреть на меня, были какие-то странные… чужие глаза.

Глаза, которые видели что-то, о чем, я была уверена, она никогда никому не расскажет.

VI

Когда я вышла из магазина и принялась укладывать покупки в корзинку на велосипеде, день все еще упорно цеплялся ногтями за горизонт, явно не желая уступить место ночи. Напротив меня, на другом берегу реки, лениво раскинулся Медвежий остров, отсюда похожий на огромного, темно-синего кита, лениво дремлющего в воде, отдыхающего после дневной суеты и погони за рыбой. Весна, похоже, уже готовилась незаметно перейти в своеобразное подобие лета, во время которого город начинал разбухать прямо на глазах, ведь каждый июнь к восьми сотням местных аборигенов неизменно добавлялись еще не меньше тысячи заезжих туристов. Крутя педали, я миновала только что открывшийся ресторан, в зале которого скучала парочка оголодавших клиентов, с трудом пробралась через компанию собственных учеников, увлеченно гонявших мяч, и остановилась уже на самой вершине холма.

Собственно говоря, я не собиралась ехать этой дорогой, поскольку совсем запамятовала, как на меня действует один-единственный взгляд на этот старый дом. Сказать по правде, достаточно было увидеть его, чтобы почувствовать себя хуже самого распоследнего ничтожества.

А вот и он наконец — во всем своем сияющем великолепии. Разрешение на продажу спиртных напитков навынос какой-то бесстыдник прилепил к стене здания, которое много лет назад было информационным агентством, в свое время принадлежавшим моему отцу. И к черту призраки! Приземистое двухэтажное здание, облицованное декоративной штукатуркой «под серый камень», — здесь в относительном комфорте прошло мое детство, в этом доме я когда-то росла вместе со своими двумя сестрами. Отец вставал на рассвете, разрезал красные нейлоновые веревки, которыми были стянуты пачки газет и журналов, а мы с сестрами, толкаясь и отпихивая друг друга локтями, спорили, кто будет ему помогать. Собственно говоря, какое-то время это был настоящий центр города. Сюда являлись любители лото, местные пьянчужки, разбухшие «денежные мешки» и все остальные. Папа почти всю неделю работал: он сам вел свои дела. Нас с сестрами всему учила мама. Это она когда-то подарила мне карту Древнего Египта, с извилистой голубой линией, пересекавшей страну из конца в конец, с севера на юг. Потом я уже сама пририсовала храмы, после чего повесила карту на стену над своей кроватью. Я почему-то никогда не грезила ни Аменхотепом, ни Рамзесом — сама не знаю почему, — наверное, все дело в том, что в те годы я, как ни старалась, не могла выговорить их имена.